Первый среди крайних - Андрей Орлов Страница 37

Гибель отца потрясла ее – до сих пор губы Арики дрожали при одном упоминании о прошлой жизни.

А обстановка между тем лучезарнее не становилась. Окружающая растительность густела и наливалась тяжестью. Сосны подступали к самому оврагу, черные, с шелушащейся, отслаивающейся корой, скопления кустов с подозрительными бордово-красными плодами сползали на склоны, оплетая гранитные надолбы. Коридор неба сужался, мрачнел. В какой-то миг появились птицы.

Черная тень выдвинулась над соснами, сделала виток в границах «коридора», после чего вдруг резко упала, на бреющем прошла над головами и истребителем взмыла ввысь.

– О, дьявол, – схватился за арбалет Толмак. Но стрелять не стал, выжидающе смотрел в небо. Виновница беспокойства медленно парила по кругу – огромная, с роскошным черным оперением. Вылитый дьявол. Еще две аналогичные выпали из облаков, присоединились к первой. Две закружились каруселью, третья – в обратную сторону, как бы компенсируя движение сородичей. Возникло ощущение, будто они обмениваются информацией.

– А это что за скворцы? – промямлил испуганный Прух.

Птицы разъединились. Двое, величаво махая крыльями, задевая шапки сосен, подались на восток. Третья осталась, грузно устроилась на ветку ближайшей сосны и вылупила пронзительные зенки.

– В «скворечник» улетели, – сквозь зубы сказал Толмак. – За семейством. У нас проблемы, коллеги. Через пару минут прилетит голодная ватага жён с детишками, и будут нас кушать.

– А этот чего остался? – поинтересовался Верест.

– Наблюдатель. Будет сообщать семейству о наших координатах, если мы соберемся дать драпа. А самое время, кстати, собраться – это грифы-черноклювы, племя на редкость умное, хотя и постоянно голодное.

– А нельзя его того… застрелить? – как-то смущаясь, словно боясь, что ее осмеют, спросила Арика.

Толмак вздохнул.

– Так они же умные. Из наших скорострелок не добить, далеко. Карабин обрезан, эффективен только в ближнем бою. И тварь это понимает лучше нас. Смотри, как издевательски щерится.

Птица действительно распахнула черный клюв, предъявив бездонную пасть, и, казалось, хохотала над незадачливостью путников.

– Арбалет добьет, – предположил Верест.

– Возможно, – согласился Толмак. – Будем надеяться. Эту штуковину черноклюв, по-видимому, еще не выстрадал, потому и не боится.

– Стреляй, – сказал Верест. – Мы из арбалета не обучены, можем только кулаком по морде.

Охотник вскинул арбалет. Птица вмиг насторожилась. Возмущенно каркнула, но мер принять не успела. Резко хлопнуло. Крик застрял в горле, пробитом стрелой. Судорожный взмах крыльев, и, будоража бурную хвою, цепляясь за ветки, птица покатилась вниз, спружинила от последней и распласталась на склоне, подмяв целый куст. Что за глупый скворец?

– Я, пожалуй, расслаблюсь, – предложил Прух.

– Не-а. Бежим сломя голову, прилагая все усилия, – сказал Толмак, забрасывая арбалет за спину. – И не дай нам боже узнать, что такое месть черноклюва…

Они неслись не меньше мили, обдирая лишайники с камней. Кожей ощущалось дыхание в спину собратьев убиенного. Когда растительность сгустилась, а склоны оврага превратились в отвесные стены, иссеченные пещерами, Толмак скомандовал:

– Стоп.

И первым полез в узкий «шкуродёр», освещая путь громоздким фонарем.

Убедившись в необитаемости убежища, расположились на отдых. Пещера оказалась замкнутым склепом с низким сводом и неприятным запахом, идущим от слизистых стен. Здесь можно было только сидеть или лежать – ощущая спиной холодную шершавость камня.

– Ну вот и первое крещение, – сопроводил событие Толмак. – Предлагаю это дело перекусить, а то что-то давно мы этим не занимались.

Фонарь неплохо прилепился к потолку – на бугристый нарост, напоминающий крюк. Сжевали по банке тушеной баранины – в неприличном молчании, слушая завывания ветра за стеной. Говорить не хотелось, тем более шутить – слишком уж мрачно было на душе. Арика беспрестанно морщилась – от непривычной беготни натерла ноги. И, похоже, не только ноги.

– Держи, – Верест достал из рюкзака запасные носки. – Натяни сверху. И расслабься ты, ради бога.

Что он еще для нее сделает? На себе понесет? Правильно, понадевают «французское» белье с кружевами на самом интересном месте, а потом суются в дикий лес.

– Дай карту, – попросил Толмак. Пришлось опять рыться в рюкзаке и извлекать с самого дна выданный министром свиток. Он просматривал это чудо печатной продукции уже дважды и пришел к выводу, что пользоваться творением местных геодезистов нужно с крайней осторожностью. Как паленой водкой. Карта изображала Торнаго, Аргутовы горы, часть Предгорья с Залесьем и лишь фрагментом охватывала Орхант (никто не предвидел, что придется здесь идти). Мыс Кошмара и юг от него карта, в принципе, отражала, однако достоверность информации вызывала резонные сомнения. Аэрофотосъемка в этом мире не проводится, в рисование с натуры не верится. С чисто познавательной точки зрения любопытно, но ориентироваться при движении?

Похоже, и Толмак был аналогичного мнения. Поморщился, подтверждая факт:

– Дерьмо, а не карта.

Однако монотонно продолжал водить по ней пальцем, шевеля при этом губами.

– Возможны поселения тунгов… Понятия не имею, как они к нам отнесутся, и стоит ли на них выходить. Криллах в двадцати на запад, или около того, должна быть деревушка – Багио, когда-то в ней обитали тунги, но однажды вымерли, а потом, по слухам, деревеньку прибрала к рукам секта. Но смысл? Ради встречи с людьми тащиться на запад? Вряд ли они нам выдадут транспорт – мы не их божество.

– Что за чудаки? – удивился Верест.

– Натуральные, – хмыкнул Толмак. – Не помню предыстории, дело, кажется, в Карабаре происходило, еще до войны. Пилигрим один объявился. Уж на что хватает сумасшедших, но этот всех передурил. Рассказывал про человека, который стал богом после того, как его прибили к доске большими гвоздями, и предлагал эту доску считать святыней. Достал многих, особенно церковников. Словом, замели. В Империи был суд, смастерили доску, приколотили этого бедолагу, богом он не стал… В общем, кого-то ему удалось заморочить, и теперь в Багио – их община. Говорят, вооружены они неплохо.

– А сюда их как занесло? – Верест почувствовал холодок в позвоночнике – уж больно родным повеяло.

– А куда еще? Везде прославились, даже в Фанжере. Куда ни придут, все докапываются: если я тебя стукну справа – слева добавить? И если чужого не надо, то как торговать? Вот и добрели сюда, непонятые – никто доставать не будет, кроме зверья да местных психов, а им мучение – в радость. Говорят, так быстрее счастье получат – навечно.

«Занятно, – думал Верест. – Этого мученика наверняка на родине искала милиция, родные убивались, детки рыдали. А он тут миссионерством занимался…»