Все или ничего - Ольга Вольска Страница 37

— И ты тоже его не назвала, — усмехнулся в темноту байкер.

— Радислава, — буркнула менестрель.

— Рада… — будто пробуя на вкус, повторил Виктор. — Знаешь, а тебе удивительно подходит, мышка.

— Спи уже, философ. Спокойной ночи, — рассеянно пожелала она, отворачиваясь к стене.

«Нет, этот человек точно ненормальный… — думала Радислава, зябко обхватив себя за плечи и уткнувшись взглядом в темноту. — Он же только что назвал мое имя! Без всяких предисловий и намеков, взял и назвал! Нет! Не надо, Один, хранитель скальдов, ну пожалуйста! Я не хочу…» Лишь двое могут назвать истинное имя скальда без подсказок — наставник и спутник. А ее наставника уже давно нет в этом мире…

Виктор проснулся от ощущения пристального взгляда на себе.

— Чего? — не открывая глаз, поинтересовался он.

Оборотничка, приподнявшись на локте, неотрывно смотрела на него.

— Да вот думаю, не вернуть ли мне одну нагло сбежавшую грелку, — задумчиво отозвалась она. — А то холодно.

— Слушай, ну чего ты прицепилась с этой грелкой? — чуть обиженно ответил байкер.

— А что тебе не нравится? Мягкий, теплый — чем не грелка?

— Ты еще скажи «пушистый», — буркнул Виктор.

— В каком месте, уточнять? — ехидно осклабилась Радислава.

Мужчина неопределенно хмыкнул.

— Слушай, мне действительно холодно, — почти жалобно протянула менестрель. — У тебя тут отнюдь не сауна!

— О боги, и ты собиралась спать на полу! — проворчал Виктор. — Ладно, двигайся давай. — Байкер, стараясь как можно меньше тревожить раненый бок, перебрался на кровать. Оборотничка мгновенно прижалась к нему.

— Так чего тебе все-таки не спится в ночь глухую? — вновь спросил он.

— Ты стонал от боли во сне, — честно ответила менестрель.

— А кто тебе сказал, что от боли? Может, мне снилось что-то эдакое… — усмехнулся Виктор.

— Слушай, человек, я еще в состоянии различать боль и страсть, — прервала его Радислава.

— Наверное, повернулся неудачно… — вздохнул он.

И тут оборотничка сообразила, что прижимается как раз к пострадавшему боку. Мысленно прокляв свою невнимательность, попыталась отстраниться.

— Ну чего ты вертишься, как вошь на гребешке? Лежи как лежала. Так даже лучше — тепло и болит меньше. — Мужчина осторожно обнял ее за плечи.

— И кто из нас еще грелка? — риторически вопросила в темноту менестрель.

Ответом ей стал многозначительный смешок.

— Человек, скажи, — спустя минуту спросила Радислава, — где ты выучился так играть на скрипке?

— Десять лет музыкальной школы с отличием и пять лет консерватории с красным дипломом, — сонно откликнулся Виктор. — А знаешь, что самое интересное, мышка? Я сегодня играл впервые за последние восемь лет…

Легкий сильфийский парусник скользил в ночной тишине, грациозно рассекая бархатистое пространство ясной апрельской ночи. Ветер наполнял паруса, и парусник так стремительно несся вперед, словно пытался настигнуть одновременно близкую и такую далекую полную луну, которая висела прямо перед ним.

Анна стояла на палубе, кутаясь в куртку, и неотрывно смотрела в темно-синее небо, устремив взор на бледный диск ночного светила. Ветер растрепал уже изрядно отросшие после вынужденной стрижки волосы, серебрившиеся в лунном свете. Княжна старалась ни о чем не думать сейчас. Слишком многое свалилось на нее в последнее время. В данный момент ей просто хотелось послушать, как летит в тишине ночной ветер, свободный и беззаботный. Внезапно какая-то переливчатая трель вплелась в звучание ветра, сливаясь с ним, окутываясь лунным серебром и светом звезд. А ветер звенел струной, разнося звуки в пространстве. Чародейка прикрыла глаза, растворяясь в медленно текущей мелодии. На секунду княжне показалось, будто кто-то обнял ее за плечи… Анна стремительно обернулась — наваждение пропало.

«Я всего лишь хотел просить о прощении…» — вспомнилась ей последняя фраза де Крайто. Ох, если бы она знала еще, за что его нужно прощать… Княжна тяжело вздохнула и отвернулась от фальшборта. Чуть поодаль, на планшире, сидел Эорлин-ши — бессменный капитан парусника «Эолова арфа». На коленях сильфа лежала флейта, кажущаяся серебряной чертой на черной ткани его комбинезона. Сам капитан смотрел куда-то вдаль.

— Эорлин-ши! — окликнула Анна.

Сильф встрепенулся и спрыгнул на палубу. За его спиной тут же расплескалось лазурное свечение.

— Я потревожил вас, госпожа? — Сильф склонился в поклоне. — Прошу меня простить. Сегодня на удивление тихая ночь, и я решил подарить ей мелодию.

— Все в порядке, Эорлин-ши, — откликнулась княжна. — Я совсем не против, чтобы ночь звучала, как сильфийская флейта.

— Благодарю, госпожа, — еще раз поклонился капитан. Девушка кивнула и облокотилась о фальшборт.

— Сыграйте мне песню, благородный капитан! — попросила она.

Эорлин-ши не стал отказываться. Он поднес инструмент к губам и заиграл. Анна внимательно вслушивалась в волшебную мелодию, дивясь необычайности сильфийского восприятия мира, так непохожего на человеческое. Но постепенно она привыкла к странной музыке, начиная улавливать вплетенные в нее слова, нашедшие отклик в ее сердце.

Обессилев, огонь догорал недопетой балладой

Менестреля того, что уже не дойдет до весны.

Если пальцы немеют на струнах, то, видимо, надо

Докричаться до света сквозь страшные черные сны,

До сердец, что погрязли во лжи и бесстыдном обмане,

До сердец, что когда-то умели страдать и любить…

— Ты ослеп, менестрель, и блуждаешь в холодном тумане!

Ты в своей слепоте хочешь путь ко спасенью открыть?

Вот уставший аккорд замерзает, не дрогнув, на грифе,

А в улыбке, что тронет уста, отразятся тоска и печаль:

— То, о чем я пою, государь, непохоже на мифы,

Это правда, как птица, отчаянно просится вдаль…

Я пою о Любви, о Потерянных и Потерявших,

Я пою о Пути, что ведет сквозь иные Миры,

Я пою о Тоске, что рыдает о некогда Павших,

В беззаветной надежде идущих по Тропам Войны…

Но в холодной улыбке кривятся уста властелина,

Он глядит на огонь, что погаснет под снегом вот-вот.

— Князь, прикажешь убить старика? Он всего лишь тупая скотина!

— Нет, не троньте его, он и сам очень скоро умрет…

Но слепой менестрель вновь ударил по струнам гитары,

И невидящий взгляд устремлен в бесконечную ночь.

Эта песня — последняя, слишком похожа на чары,

Ей погрязшим во Тьме никогда не удастся помочь.

— В добрый путь, государь. Пусть хранят вашу светлость святые!..