Охота на охотника - Карина Демина Страница 37

Она же… Она потихоньку укрепляла эту связь, усиливая зависимость мужа от себя.

Когда появилась мысль о короне? Тогда?

Быть может… нет, поначалу не всерьез, просто… были разговоры, офицерский клуб, где все знают друг друга. Выпивка и некоторая вольность, допустимая лишь вдали от Арсинора. Кто-то обронил, что из Мишки император бы вышел куда лучше, нежели из Николая.

Его заткнули, но слово было произнесено.

И Наталья задумалась.

О муже. И о себе.

И по возвращении в Арсинор – а ни одна опала не длится вечно – ей не стало легче. Да, брак их признали, но не ее саму. И всякий раз, оказываясь во дворце, она остро ощущала неприязнь.

Скрытую. Брезгливую.

На нее смотрели с удивлением, с отвращением, с… неважно, главное, что все они, закрывшиеся во дворцовых стенах, полагали себя лучше ее. Они играли в гостеприимство, но меж тем не упускали случая уколоть, хотя и сами были далеки от совершенства.

– Вы, милочка, – сказала как-то престарелая княжна, разглядывая Наталью через лорнет, хотя никогда-то слабостью зрения не отличалась, – добились многого, но не стоит рассчитывать на большее… Кроме того, вы явно больны.

– Почему?

– До сих пор не потрудились подарить мужу наследника, – она криво усмехнулась и уточнила: – Ни одному из ваших несчастных мужей. А это довольно веский повод избавиться от вас…

– Развод…

– Помилуйте, кто говорит о разводе? Благо в империи хватает еще монастырей.

Лорнет убрался. А страх остался.

Ребенок… она думала о нем, желала, понимая, что ребенок укрепит ее положение, однако никогда всерьез не рассматривала собственную неспособность зачать как недостаток. Однако после этих слов вдруг вспомнились мужчины, все те, с кем сводила ее жизнь, и далеко не всегда она проявляла должную осторожность, полагая, что супруг ее примет дитя…

Принял бы, тот, первый. А нынешнему позволят усомниться.

Потребуют проверки.

Впрочем, все это не имело значения. Она больше не заводила любовников, но и не беременела.

Она обратилась к Затокину, наступив на горло собственной гордости, а тот не стал смеяться, как Наталья опасалась и даже готова была стереть ему память, если подобное случится. Но нет, он внезапно отбросил обычную свою маску человека несерьезного.

Он заставил раздеться и на сей раз был равнодушен к наготе ее.

Он заглядывал в рот.

Прижимал ледяные пальцы к шее. Слушал ее сердце, и не только его.

Слюна и кровь. И волосы.

И крохотный кусочек плоти, который от нее отщипнули – и, проклятье, это было действительно больно. Однако еще больнее был ответ:

– К сожалению, ты не способна иметь детей, – Затокин носил круглые очки, которые не портили его лица, но, наоборот, придавали ему нужный вес. Честно говоря, Наталья подозревала, что исключительно ради этого он их и носит. – Твое тело недоразвито.

И это не было изощренным оскорблением.

О да, Наталье казалось, что природа одарила ее редкостным изяществом, хрупкостью, которая пленяла мужчин, а оказалось, это была обыкновенная незрелость.

– Твои женские органы, яичники и матка, недозрелы, вследствие чего сомневаюсь, что ты в принципе способна к зачатию. – Затокин был правдив до боли. – Это интересный феномен. Я буду рад, если ты позволишь с тобой поработать.

Что ей оставалось?

Только терпеть. Тайные визиты, о которых рано или поздно – она не сомневалась в том – станет известно мужу. И придется объясняться, и даже замороченный своею любовью, всецело поверивший в нее, он, конечно, не бросит Наталью, но высочайшему семейству откроется.

У них, проклятых, не было секретов.

А если так…

Затокин окончательно разувидел в ней женщину. Он делился силой, что-то менял в ее теле, и это оборачивалось долгими нудными болями, будто ее разрывает изнутри. Порой эти боли совершенно изматывали, сил не оставалось даже на то, чтобы противостоять гнусной бриттке Аликс. А та, ощутив слабость соперницы, воспряла духом.

Заговорила о недостойном поведении. Морали. И о том, что женщина, не способная исполнить свой долг, вовсе не женщина… тварь.

Кажется, именно тогда Наталья начала их ненавидеть. Всех. За лживость. За лицемерие. За то, что они своим существованием отравляют жизнь.

Свергнуть?

Помилуйте, подобных мыслей у нее не было. Это же глупо, избавляться от того, от кого зависишь. И да, было время, когда идеи революционные премного занимали мысли Натальи, но после она осознала, что собственные проблемы ей куда ближе народных.

Смута случилась и без ее участия.

К этому, если разобраться, все и шло. Ослабленная многими войнами страна вдруг оказалась втянута в новую, опустошающую, захватившую половину мира. И в отличие от прочих именно эта война затронула весьма многих.

Толпы беженцев.

Армия, высасывавшая и без того немногие силы империи.

Голод, несмотря на все усилия министров. Реформы, которые должны были бы облегчить жизнь народу, а вместо этого, как бывает, ее осложнили. Разоренные деревни и болезнь, которая очнулась где-то на задворках империи, быть может, в тех самых окопах, где и без того хватало заразы.

Настроения витали в воздухе.

Они были очевидны, и даже Михаил злился, говоря брату, что так не может продолжаться, что нужны активные действия и…

Бунт генералов.

Могилевское отречение, новость о котором разнеслась по телеграфным нервам. Смущение. Гнев… и понимание Натальи, что нынешнее ее положение стало еще более шатким.