Днем с огнем - Карина Вран Страница 37

Я пожал плечами.

— О настоящих физиономиях… Ты сегодня курил? — кивнул я в сторону неизменного портсигара.

— Да.

Я моргнуть не успел, как на месте расслабленного, треплющегося об отстраненных вещах приятеля, оказался прямой (как шпала, ага), подобравшийся парень с острым — значительно острее подхваченного столового ножа — взглядом.

— Кажется, я получил сразу два ответа, — с глубочайшим сожалением озвучил я свои мысли. — Другой вопрос звучал примерно так: возможна ли дружба между хищником и его трапезой?

С омерзительным звуком нож проехался по тарелке из-под сырников. На месте сметанных разводов мне живо представилась кровушка. Благо, насмотрелся на нее накануне. Предоставил мне Злыдень, кем бы он ни был, отменное наглядное пособие.

— Хрена тертого ты понимаешь, АБ… — процедил сквозь зубы Макс.

— Вот сейчас и пойму чуть-чуть больше, — с неожиданной для самого себя злостью сказал я, вызывая над ладонью огонек.

Идя на встречу, я не собирался провоцировать Находько. Я думал как-то мягко, вроде как спонтанно, подвести его и себя к раскрытию карт, лежащих рубашкой вверх. Срывать покров тайны с друга, который, возможно, только в моем воображении друг, ничуть не безопаснее, чем палить из огнестрела в авто с нитроглицерином сквозь альтер-эго.

И вот я разглядывал через весело пляшущий огонек лобастую шерстистую голову со стоящими торчком ушами. Вытянутую морду с белесыми бакенбардами, светло-серую шерсть с редкими вкраплениями рыжины. Желтые с серо-зеленой окантовкой глаза с поблескивающими яростью раскаленного уголька зрачками.

— Знатный волчара, — озвучил я, забыв про всякую осторожность.

— АБ теперь гребаный Гендальф? — морда задвигала челюстью, демонстрируя шикарные острые зубы. — Глянь-ка фокус-чпокус. К-ха!

Когтистая лапа с зажатым непонятно как ножом проехалась по круглому столику, оставляя на середине его ровную полосу. На пути ножа стояла неубранная тарелка, и была сметена походя молниеносным движением. В ту же сторону отлетел недопитый бокал, вырисовал на фирменном фартуке работницы общепита картину из разводов и пенных брызг. Посуда с грохотом и звоном разбилась о напольную рыжую плитку. Звякнули приборы. На подходе к столику замерла испуганным тушканчиком облитая официантка. Пропали все сторонние звуки, будто отсекли их от меня и Шпалы невидимым куполом.

— Грань да ножик, АБ, — снова задвигалась челюсть. — Один кувырок — и травы-наговоры не удержат скрепы. И все тут умрут. Стремно, а? Р-х!

Рука моя все же дрогнула, отпустив контроль за пламенем. Напротив меня сидел худой, длинноносый, широкобровый, русоволосый, слегка всклокоченный парень. Серые глаза с едва заметными зелеными и желтыми крапинками смеялись, равно как и тонкие губы были растянуты в хохоте.

Длинными человечьими пальцами Макс крутанул по лакированной поверхности столика ножик. В нас ударили голоса и звуки. Подбежала официантка: уже не тушканчик, а разъяренная кошка.

— Что вы себе позволяете, молодые люди?!

— Ой, простите, мы не нарочно, — не обращая внимания на ржущего взахлеб Шпалу, я поспешил утихомирить самого страшного зверя в округе — разозленную женщину. — Понимаете, мой друг — он припадочный. Врожденное, почти всегда он нормальный, но порой, кх-м, накатывает. Мы заплатим за ущерб, не волнуйтесь.

Я протянул даме салфетку: салфетница, сахарница и мои чашка с чайником стояли на моей половине круглого стола, потому уцелели.

— Эпилептик, что ли? — подбоченилась официантка, недоверчиво оглядев двухметровую гогочущую каланчу.

А салфетку взяла, отерла налипшую на фартук пенку.

— Вроде того, — развел руками я. — Его скоро отпустит. А принесите нам, пожалуйста, чайную чашку.

Я пнул под столом этого паяца.

— Да-да, я в норме! — скруглил пальцы в знак "ок" Макс, дождался ухода барышни. — Свинтила тля поломойная. Это, чего сказать: добро пожаловать в заповедник, тать его, гоблинов. С почином, дружище.

Приятель раскинул руки в стороны. Сюр, как есть сюр — но такой уж Макс: буйный, невоздержанный, презирающий общепринятые рамки. На кураже без тормозов — это про него. Как это уживается внутри одной черепушки с умением, когда нужно, становиться предельно серьезным и вдумчивым — мне не понять.

Я выдохнул с облегчением, поняв, что с переворотом карт ничего в моем к Находько отношении не сдвинулось. Почему, несмотря на слова "все умрут"? О, все просто: я успел за год немного узнать Макса. Он человек — ну, в свете сегодняшних открытий, нечеловек — действия, если что-то решил, то делает, а не треплется. Он не из тех, кто станет угрожать, сообщать о намерениях, это Шпала оставляет киношным и книжным героям. Он сначала врежет, а потом уже скажет, за что. Не в обратном порядке.

Слова — это просто забава.

— Заповедник гоблинов, хм, — я вернул приятелю ухмылку.

— Вымудреные мудни назовут нас обитателями Ночи, — Макс скорчил гримасу, отхлебнул моего чаю. — Одна… хренота. Тебя-то как угораздило?

Работница споро подсуетилась с чашкой для клиента-психа, наверное, чтобы быстрее закруглились, рассчитались и покинули заведение. Осколки и другие следы полета посуды унесли и затерли того быстрее.

— С меня — рассказ, с тебя — выслушать просьбу одной нашей общей знакомой, — предложил я эдакий "баш на баш". — И прояснить мне, дремучему, почему ты со мной, не входившим в этот ваш заповедник, так дружелюбно все это время общался.

— Эх, — он запустил пятерню в непослушную шевелюру. — Так и не вспомнил.

— Не вспомнил — чего? — не понял я.

— Кого, епть, — Шпала махнул рукой, подхватил со спинки соседнего стула косуху. — Эй, дамочка! Посчитайте нам… все это.

Официантка подскочила, зыркнула на нас со смесью недовольства и жалости.

— Давным-давно два мальца свалили с тупой трепологии взрослых, — Макс, резким жестом перехвативший чек, отсчитал купюры; наступил такой момент, когда он был серьезен — мат из фраз пропал напрочь. — Один был — я, второй — помладше и поширше. У второго была днюха. Я увязался за ним от скуки. Мы носились по лесу, по ручью, по полям. Добежали до озера, на спор — кто быстрее — пронеслись наперегонки вдоль берега, наведя шороху среди отдыхающих. Мне ухи надрали так, что я ими потом с неделю отсвечивал, но оно того стоило. Помню, как малец, стоя перед крапивными зарослями с него высотой, сказал: "Важно не то, чего ждут они, а то, чего хочу я. Вот ты чего хочешь?" Это он на мои взрослые — я ж был старше — возражения о том, что его как бы в доме ждут, он причина сборища.

— Да ну, не может быть, — чем больше он рассказывал, тем ниже падала моя челюсть. — Острый Клык?

— Да, Большое Перо, я, — обновил он почти выщербленные временем из глубин памяти прозвища. — Когда ты Джо прозвал Красным Глазом, я был уверен… Эх, АБ. Я, между прочим, те твои слова запомнил на всю последующую. Такие, как я, не живут в городах, не гоняют на байках, они сидят в глуши и не отсвечивают, а в полнолуние рвут скотину, бывает, что двуногую. Или же, если город с благами и удобствами ближе к телу, отказываются от возможности перекидываться. Просто в срок не проходят обряд. Я не хотел и увечным быть, и от байка отказываться. И стал тем, кем стал, во многом благодаря тому вопросу: "Ты чего хочешь?" Я хочу жить на полную катушку, приятель, пусть для этого надо разосраться с родней и положить херище на обычаи.