След орла - Дарья Сойфер Страница 37

Однако Вукович на мгновение замялась, прежде чем дернуть на себя дверь этого «дворца». Как будто собиралась с силами или волновалась. Вукович? Да быть того не может. Бесстрашнее человека Мара не знала. Что с ней сделала эта Швейцария?!

– Вы же там уже были… По-моему, ничего особенного…

Но хорватка только невесело усмехнулась и, наконец, вошла. Небольшое помещение напоминало сельский краеведческий музей. На стенах пейзажи в рамках, на стойке ресепшн – сухой букет в вазе.

– Добрый день, чем я могу вам помочь? – любезно поинтересовалась на немецком дама в унылом коричневом костюме.

Пусть уже определятся, на каком языке тут надо разговаривать!

– Sol lucet omnibus, – будто бы невпопад ответила Вукович.

– Ваши карты к пику Дюфур, пожалуйста.

– Куда? – нахмурилась Мара.

– Пойдем, – хорватка взяла ее за локоть. – Каждый день работает определенный сканер.

Они подошли к довольно посредственной картине маслом, изображающей какую-то гору. «Пик Дюфур», – гласила надпись на табличке. Вукович поднесла свою карту к вычурной золоченой раме снизу, раздался короткий писк, и стена уехала внутрь, открыв проход.

Хорватка шагнула в узкий коридор, тускло освещенный маленькими красными лампочками, и Маре не осталось ничего другого, кроме как последовать за опекуншей. Стена плавно вернулась на свое место, заперев гостей в полумраке.

Коридор был довольно длинным и упирался в хромированные двери. Вукович со знанием дела подняла лицо наверх, и тут же зажегся слепяще яркий фонарь.

– Ваши имена? – прозвучал монотонный голос из ниоткуда.

– Мила Вукович, Тамара Корсакофф.

– Добро пожаловать в Палас дю Солей, – фонарь погас, и тяжелые металлические двери благосклонно разъехались.

И Мара сразу поняла, как же глубоко заблуждалась. Она оказалась в огромном колонном зале. На мраморном полу темнело изображение солнца. По кругу стояли статуи. И античная нимфа с нежными изгибами, и золотой Будда, и фараон, с застывшей полуулыбкой на каменном лице. Индийское божество из красного дерева, римский полководец, и даже русский князь в бронзе. Каждый народ, вошедший в Совет, оставил о себе напоминание в этом зале.

Эхо многократно усиливало звук шагов. Белый солнечный луч проникал через отверстие в потолке и, стрелой пронзая пространство, падал в самую сердцевину зала.

Привыкнув к освещению и наглядевшись на статуи, Мара обнаружила, что по всей окружности зала есть двери. Множество дверей с табличками. Высокие потолки, загадочные лица скульптур и мертвенная тишина пугали. Девочку не покидало ощущение, что на нее кто-то смотрит, но сколько она ни всматривалась в стены, не могла увидеть ничего, даже отдаленное похожее на камеры. Будто сами скульптуры наблюдали за нежеланными посетителями. Сразу стало понятно, почему Вукович с утра была в таком дурном настроении.

– Сначала пойдем к профессору Эдлунду, – официальным тоном произнесла хорватка, и Мара окончательно убедилась, что система слежения – не плод ее воображения, иначе Вукович не упустила бы случая сказать «твой отец» с привычной обвинительной ноткой в духе «он за тебя переживает, а ты…»

И все же девочку насторожила не формулировка «профессор Эдлунд», а слово «сначала». Они что, еще куда-то собирались? Но спросить Мара не рискнула, кто знает, что можно произносить в этих помпезных стенах, а о чем лучше умолчать.

Вукович направилась к одной из дверей с надписью «Департамент безопасности». Надпись повторялась на разных языках, и потому табличка была довольно большой. За массивной деревянной дверью располагался вопреки ожиданиям не очередной зал, а современная кабина лифта. Хорватка выбрала -3 этаж, и равнодушный голос из динамиков потребовал приложить к сканеру карты. «Доступ разрешен», – высветились на мониторе зеленые буквы, и махина сорвалась вниз. Стеклянные стены позволяли видеть каменное нутро горы, и Маре показалась, что она падает в кроличью нору.

На нужном этаже содержали предварительно заключенных, как объяснила Вукович. Еще не тюрьма, но уже не свобода. Те, кто ждут окончательного приговора. Высокий плечистый мужчина, у которого отсутствовал целый кусок правого уха, будто кто-то его отгрыз, проводил гостей к профессору.

Камеры были одиночные и довольно приятно обставленные: кровать, письменный стол, телевизор и удобное кресло… И все бы ничего, только передние стены были абсолютно прозрачными, не оставляя заключенным ни капли приватности. За каждым их движением мог следить любой. Эдлунда посадили в самом конце коридора, и в какой-то степени ему повезло: камера напротив пустовала. Но выглядел он плохо. Осунулся, щетина выросла до сходства с финским лесорубом, глаза запали.

Почему-то до этого момента Мара сосредоточилась только на своих обидах и совершенно забыла о том, что чувствует ее отец. Теперь ей стало страшно стыдно за себя и больно за него. Хотелось заплакать, обнять, утешить… И услышать утешение в ответ. И забрать его отсюда, увезти далеко, даже если ради этого придется отгрызть охраннику остаток уха.

– Спасибо, Дамиан, – сухо кивнула Вукович, – когда тот запустил их в камеру.

– Не за что. Извините, что при таких обстоятельствах… – охранник виновато пожал плечами. – Он ждет вас.

– Знаю. Зайду попозже.

– Мне очень жаль…

– Я поняла, сержант Лобо. Можете идти, – отрезала хорватка, и Мара удивленно обернулась.

Лобо? Ведь у них есть в Линдхольме профессор Лобо. Испанский волк. Может, это родственник? Иначе откуда Вукович знает его имя и звание? Она ведь была здесь только один раз…

– Ты правда хочешь это сейчас выяснить? – нахмурилась женщина, поймав на себе задумчивый взгляд. – Будешь тратить время посещения на мою биографию или поздороваешься с отцом?

– Мила, не дави на нее, – подал голос Эдлунд, и Мара опомнилась.

От волнения и сумбура в голове совсем перестала соображать. Столько думала о нем, столько скучала… И вот теперь стоит в двух шагах и не знает: уместно обнять его? Можно ли? Не подумает ли он, что она жалеет его? Или…

– Привет, Мара, – Эдлунд неуклюже сунул руки в карманы. – Тебе понравились часы?

Его глаза блестели, и было видно, что он нервничает, растроган и рад.

– Очень, – с чувством ответила Мара, демонстрируя запястье. – Я, правда, не знаю… В смысле… Ну, они же старинные…

– Обними уже ребенка! – воскликнула Вукович. – Сил нет на это смотреть! Как два осла, честное слово!

Эдлунд шагнул к дочери и прижал ее к себе. Сначала с какой-то неловкостью, одеревеневшими руками… Мара чувствовала, как сильно он напряжен и будто бы даже боится дышать… Боится? Неужели он боится? Так же, как она? Неужели тоже не уверен в себе? Она решилась и робко обняла его в ответ, и вот тогда он стиснул ее до хруста костей. Мара коротко вздохнула. Раз, другой. И неожиданно для самой себя разрыдалась. Уткнувшись в его футболку, согревшись в кольце теплых и родных рук, она словно растаяла. Огромный кусок льда, который долгие годы тяжкой гирей висел в ее груди, хлынул из глаз соленым потоком. Сердце болело, норовя вот-вот лопнуть, но почему-то от этой боли становилось легче.