Магистр ее сердца - Оливия Штерн Страница 37

Алька закусила губу, оперлась ладонями о стол. Надо было выбежать навстречу, встретить его… колени предательски задрожали.

А что, если Бертран уже рассказал Мариусу про "кузена"? Как узнать? Или же… ничего не сказал?

Она так и не успела выйти из-за стола, когда в пороге появился Мариус. Как всегда, аккуратный, строгий — замер на мгновение в дверном проеме, прямо-таки впился в Альку тяжелым взглядом.

"Знает? Или нет?"

Но он лишь недовольно буркнул:

— Добрый вечер.

Затем и вовсе прошел мимо, в спальню.

Алька замерла в ужасе. Происходящее… не предвещало ничего хорошего, вообще ничего.

И ведь… они поссорились днем. И она не захотела дожидаться Мариуса, чтобы ехать домой вместе.

Значит, он до сих пор сердится? Дуется? А кто тут, простите, обижаться должен? Это ведь ее брат, Авельрон, тихо умирает в заточении.

В душе всколыхнулась злость. Да что ж такое-то? Почему все настолько неправильно?

Алька сжала кулаки. Досада вскипала кислотной пенкой. Внезапно захотелось сказать Марису что-то обидное, чтоб он перестал вести себя, как холодная каменюка. Чтобы стереть с его лица это спокойно-сосредоточенное выражение, и то, как он смотрит на нее — и одновременно мимо.

И вместе с тем она понимала, что ровным счетом ничего ему не сделает.

Разве что уйдет, вернется к отцу?

Алька покачала головой. Да нет же, слишком скоропалительное решение. Она уже делала так однажды, и ничего в этом хорошего не было. Мариус все равно пришел за ней.

"Но нельзя же быть… таким" — ей хотелось крикнуть это ему. Потому что — в самом деле, ну нельзя же, вот так, разом перечеркнуть все, что между ними было?

Глубоко вздохнув, она подхватила юбки и метнулась следом за Мариусом. Если он думает, что она будет молча сносить такое… просто вопиющее пренебрежение, то ошибается…

А она, в свою очередь, не сможет вынести этот пустой взгляд, потому что режет он похлеще ножа.

— Мариус, — вбежала в спальню и замерла посреди комнаты.

Мариус спокойно переодевался и как раз был занят тем, что вешал в платяной шкаф форменный сюртук. Черный шелковый платок висел на спинке стула, сорочка вольготно расстегнута. Черные бриджи плотно облегают бедра, позволяя любоваться игрой мышц.

— Да, Алайна, — спокойно отозвался он, не прерывая своего занятия.

Алька растерялась. Только что хотела крикнуть ему что-нибудь обидное, но вдруг стало страшно — а что, если после этого он развернется и уйдет? Она прикусила губу. Что-то нужно было сказать.

Но нужные слова вырвались сами.

— Я ждала тебя, — пролепетала она, прижимая руки к груди.

— Зачем? — сюртук наконец отправился в шкаф, Мариус аккуратно прикрыл дверцу, затем взял приготовленный Амандой халат.

— Как это… зачем… — Алька, не отрываясь, смотрела на него.

Неужели их дневная размолвка настолько его задела? Или… все же Бертран уже донес?

Мариус устало вздохнул, сложил руки на груди и окинул ее тяжелым взглядом.

— Если ты ждала меня для того, чтобы возобновить наш спор по поводу судьбы Авельрона, но вынужден снова тебя огорчить. Он останется в башне.

— Я… — воздух застревал в горле, жег легкие, — нет, не за этим… Почему ты так? Я просто… ждала…

Руки бессильно упали вдоль тела. Вот теперь уже пустой взгляд Мариуса действительно причинял боль. Да и весь этот разговор, и его словно окаменевшее лицо… Внутри все ныло, противно, надоедливо, и как будто душа болела. А слез… не было.

— Почему ты так со мной? — прошептала она и обессиленно опустилась на край кровати.

— Мне не хочется с тобой ругаться, Алайна, — прозвучало сверху, — но мне нужно, чтоб ты меня понимала. Если я что-то делаю, то тому есть веские причины. И тут ведь… просто вопрос доверия. Зачем нам жениться, если ты мне не веришь? Зачем тебе жить с человеком, которому не доверяешь?

Она с трудом подняла взгляд. Теперь в груди все тряслось, судорожно сжималось, и глаза запекло. Зачем он говорит… так? Неужели она настолько виновата? И ведь… не так уж виновата.

— Мариус… — выдохнула едва слышно, — я…

И увидела протянутую руку.

— Пойдем ужинать, Аля.

Вложила дрожащие пальцы в его, с трудом поднялась на ноги и побрела вслед за мужчиной, который, как выяснилось, легко может причинить и боль.

"Зачем ты меня так наказываешь? Зачем?" — билось в висках.

Но самое страшное — ей отчаянно не хватало его тепла. Его рук, его запаха, воскрешающего в памяти старую библиотеку родителей, горячий кофе… Он как будто оторвал ее от себя, разломал на куски, и это оказалось слишком больно.

…Пока Мариус ел, она молча сидела напротив и смотрела. Кусок не лез в горло. Все, что смогла — пару ложек супа, вкуса которого даже не ощутила. Иногда она ловила на себе задумчивые взгляды Мариуса, и холодела при мысли о том, что он все знает про лже-кузена.

"А даже если и не знает? Промолчишь?"

Кроша дрожащими пальцами хлеб, Алька мысленно металась между Мариусом и Авельроном.

А Мариус все поглядывал на нее задумчиво, как будто что-то ожидал…

Алька откашлялась, прочистила горло, и, наконец, решилась.

— Мариус… — и едва не разрыдалась в голос. Его имя… как сладко было произносить его раньше, и какой горечью оно отдавало сейчас.

— Да? — он поднял взгляд от тарелки с бифштексом, выжидающе приподнял бровь — ту самую, перечеркнутую старым шрамом, который Алька так любила целовать.

— У меня были гости сегодня, — просипела она, — возможно, Бертран… сказал…

— Бертран мне ничего еще не сказал, — лицо Мариуса было серьезно, — продолжай. Кто приходил?

— Человек моего отца, — Алька стиснула под столом угол скатерти. Перед глазами от напряжения запрыгали серые мошки.

— Интересно. И что хотел?

Мариус отодвинул тарелку с недоеденным мясом, сложил пальцы домиком и уставился на Альку так, что той захотелось заползти под стол и там затаиться.

— Он… — сглотнула вязкую слюну, — он передал, что Сантор хочет, чтоб я вернулась. Сантор считает, что здесь мне опасно находиться, и что ты не всегда сможешь меня защитить.

— А ты? — Алька заметила, как по лицу Мариуса как будто скользнула болезненная судорога.

— А я… я сказала, что останусь, — выдохнула она и опустила глаза.

И вздрогнула, когда он сказал:

— Спасибо.

Так сказал, словно нежнейшим бархатом коснулся кожи. Алька невольно дернулась, когда Мариус с грохотом отодвинул стул, и продолжала цепляться за несчастную скатерть, когда он подошел к ней вплотную и тихо опустился рядом на колени.