Соль и шторм - Кендалл Калпер Страница 36

– Каждую субботу она наведывалась в Нью-Бишоп. По субботам вдовы со своими родными ходили на кладбище, а она встречала их у ворот и передавала то, что сообщали мертвые мужья, отцы, братья.

– За плату? – Его губы искривились в невеселой усмешке.

– Как раз нет. Она никогда не брала за это денег.

– Я думал, Роу ничего не делают бесплатно.

– Эбигейл сама потеряла близких: мать и бабушку. Возможно, она считала, что будет нехорошо требовать платы. Но у нее было свое правило. Каждый человек мог говорить с усопшим родственником всего три раза. Люди предлагали что угодно, лишь бы она позволила еще разок. Некоторые богачи сулили уйму денег, корабль, особняк, но, насколько мне известно, она оставалась непреклонной. Как говорила бабушка, Эбигейл не раз повторяла, что человек обязательно зачахнет, если будет все время думать об умерших. Поэтому она и придерживалась этого правила: три раза и не более. Первый раз, чтобы сказать «люблю». Второй – «скучаю». Третий – «прощай».

Я умолкла. Посмотрела на Тэйна. Он поднял лицо, устремив неподвижный взгляд в темное звездное небо.

– А что мертвые могли бы сказать?

– Не знаю. Она говорила, что всегда бывало по-разному, но никогда не пересказывала услышанное. Она считала, что тайны мертвых следует уважать, а их послания предназначены только для ушей одного конкретного человека. Но часто… – запнулась я, ощутив мелкую дрожь в его руке, – мертвые говорили то же, что и живые: люблю, скучаю, прощай…

– Она была потрясающей, эта Эбигейл Роу, – произнес Тэйн, и я улыбнулась.

Мне стало приятно, я даже зарделась от удовольствия. Мне вообще очень нравилось идти с ним рядом, взявшись за руки, а память о женщинах Роу словно вела нас вперед. Казалось, что все они витают вокруг, слушая наши разговоры, наблюдают за нами в ночной тиши и призывают двигаться дальше. Очень скоро и я стану одной из них. У меня родится дочь, а потом появится и внучка. И может, когда-нибудь она, гуляя по ночному пляжу, тоже заговорит обо мне. Скажет что-нибудь вроде: «Той, что сохранила наш род, вопреки стараниям своей матери, которая чуть все не разрушила, была Эвери Роу, толковательница снов».

– Теперь расскажи о себе, – попросила я, слегка дернув Тэйна за руку. Он молчал, и я добавила: – Расскажи про свой остров.

– Мой остров? – с удивлением переспросил он.

Он выпустил мою ладонь, чтобы отрегулировать фитиль у фонаря, и больше брать меня за руку не стал.

– Слишком жарко, – обронил он.

– Как назывался твой остров?

Он пожал плечами.

– Ты не знаешь?

– Мы никогда не давали ему названия, – сказал он и сунул руку в карман. – Мы жили обособленно от рода к роду. Никто нас не трогал. Мы никуда не уезжали, и к нам никто не наведывался. Поэтому у нас не было нужды давать ему какое-то имя. Но если бы вдруг понадобилось, то мы, скорее всего, назвали бы его Тока.

– Что это значит?

– Скала. Когда к нам пришли англичане, они дали острову имя – остров Ховелла.

Я кивнула.

– С нами было то же самое. Когда-то остров Принца носил совсем другое название. Как оно звучало в прежние времена, сейчас уже забыли, но значение еще помнят: остров на Краю.

– На краю чего?

– Никто не знает. Англичане пришли сюда в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году, и кто-то, желая услужить королевской семье, назвал остров в честь молодого принца Джорджа.

Я расправила плечи.

– Сомневаюсь, что будущий король Англии знал о том, что у него есть такой маленький и ничтожный тезка где-то в Атлантическом океане, а то бы наверняка заставил переименовать этот клочок суши.

Тэйн рассмеялся. Он размахивал фонарем так, что луч метался, выхватывая из темноты то наши ноги, то песчаную дорожку.

– Когда они пришли на твой остров? – спросила я, и его улыбка тотчас померкла.

– Задолго до моего рождения. Даже раньше, чем родился мой отец. Они появились с альбомами и картами, и мы думали, что они вскоре уедут и навсегда оставят остров. А когда я был еще мальчишкой, впрочем, довольно большим, чтобы гулять, где вздумается, к берегу пристали китобойные суда.

– Вас удивило появление иностранцев?

– Только некоторых, – пожал плечами Тэйн. – Наши легенды говорят, что мы прибыли с другого острова, с Новой Зеландии, где живут маори. Но на этом острове мы жили веками. У нас была своя культура и традиции. А однажды появилась новая легенда, которая рассказывала, что весь мир ушел под воду, остался только наш маленький остров. Даже после того, как к нам пришли чужаки, многие продолжали верить во всемирный потом. Но только не я.

– Почему?

Фонарь освещал его лицо снизу, оставляя в глубокой тени глаза.

– Мой отец был охотником, – сказал он. – Если бы не семья – мать, я и мои старшие сестры, он наверняка отправился бы в кругосветное путешествие на каноэ. Захотел бы пересечь океан. Однажды мы плавали с ним вместе и забрались так далеко, что остров исчез из виду. «Не бойся», – сказал отец с улыбкой, хоть я и не думал пугаться. Он рассказал, что есть другие берега и земли. Что наш остров очень мал, а мир – огромен. И столько всего есть на свете, что стоило бы посмотреть! Он рассказывал о городах и заводах, животных и людях. До сих пор не понимаю, откуда он все это знал. Когда к нам пришли китобои, ему хотелось уйти с ними, чтобы увидеть мир, но он не мог. Поэтому с ними отправился я.

Его лицо стало непривычно холодным и жестким.

– Ты не боялся покидать свой остров? – поинтересовалась я.

Он пожал плечами.

– Я знал там каждый камень, каждый листок, всех людей в лицо. Я знал девушку, на которой должен был жениться, и дом, где мы с ней поселились бы. Мне с детства было известно наперед, что случится в моей жизни. И это меня невероятно злило! Мне казалось, что я там задыхаюсь. А потом еще и моряки, которые приходили на остров, рассказывали всякие истории о разных странах. Я с ума сходил от мысли о том, как огромен мир за пределами нашего острова. Я попросил моряков взять меня с собой. Матери и сестрам, конечно, не понравилась эта затея, но отец меня поддержал. Он сказал, чтобы я собирался в дорогу, и я ушел не оглядываясь. Мне тогда было девять лет.

Мягкий голос Тэйна вдруг изменился. Зазвучал жестко и резко, перекрывая шум ветра и шорох волн. Глаза его сверкали в темноте. Нет, он не впал в ярость и не казался печальным. Такое выражение мне доводилось видеть прежде на лицах молоденьких моряков, которые совсем недавно женились или стали отцами, но вынуждены отправиться в многолетнее плавание. Моряки не плачут. Они расправляют плечи и пристально, с невыразимой тоской смотрят на берег, пока корабль покидает порт, а затем стараются забыться в тяжелой работе. Так выглядел и Тэйн.

– Я ненавидел свой остров, – добавил он, как будто обращаясь не ко мне, а к волнам и ветру. – Когда я уходил, пообещал себе, что больше не вернусь туда. А надо было остаться…