Вселенский неудачник - Дмитрий Емец Страница 36

Когда я вновь открыл глаза, было уже восьмое число. Созвездие Жертвенника отчетливо различалось в иллюминаторе. «Вот будет смешно, когда никакой планеты там не окажется», – подумал я, но менять курс звездолета не стал: у меня попросту не хватило на это времени. Обуреваемый диким голодом, я бросился к молекуляризатору и заглатывал суп до тех пор, пока приступ буйного веселья и последовавший за ним сон не сразили меня в начале третьей тарелки.

В дальнейшем я просыпался девятого, одиннадцатого, тринадцатого и четырнадцатого числа. Интервал между пробуждениями сокращался – это означало, что действие алкоголя постепенно ослабевает. Наконец пятнадцатого утром я очнулся окончательно, не ощущая никаких позывов ни к хохоту, ни к сну.

Пошатываясь на ослабевших ногах, я подошел к иллюминатору и увидел, что большую его половину занимает крупная планета с замшевыми полосками лесов, желтым бархатом пустынь и темно-синим, словно из плотной бумаги вырезанным океаном, значительную часть которого закрывали тяжелые тучи, похожие на большие куски грязноватой ваты.

Я ошарашенно зажмурился и затряс головой, не понимая, каким образом я ухитрился дать Мозгу координаты планеты, которой не было в справочнике. Может быть, о недавно открытом мире мне рассказал кто-то из гостей на вечеринке? За эту спасительную мысль я ухватился как за соломинку. Хорошенько напрягшись, я даже припомнил какого-то тощего типа, сидевшего рядом со мной за столом и жевавшего с такой жадностью, что у него за ушами что-то похрустывало.

Отыскав объяснение, я почувствовал значительное облегчение и стал готовиться к приземлению. Но сначала, снизившись настолько, чтобы тучи не закрывали обзор, я направил на планету телескоп. В его объективе поочередно появлялись то горы, поросшие на кручах красноватыми соснами, то зеленеющие луга, которые ласково, как волосы любимой, ворошил ветер, то леса, окаймленные изгибами полноводных, казавшихся неподвижными рек, то озера – такие чистые и прозрачные, что сверху я мог разглядеть рельеф их дна.

Развернув ракету соплами вниз, я повел «Блин» на снижение и без всяких осложнений опустился на опушку леса. На всякий случай велев Мозгу заблокировать люк изнутри и никому, кроме меня, не открывать, я отправился бродить по планете. Первое впечатление не обмануло – Одиссея действительно была необитаемой. Хотя растительные формы жизни поражали небывалым разнообразием, животные полностью отсутствовали. Как я ни искал, мне не удалось обнаружить ни одного, даже самого мелкого.

На ночь я устроился на пригорке невдалеке от ракеты. Мне показалась привлекательной мысль переночевать на свежем воздухе после долгого перелета. Я закрыл глаза и постепенно, убаюканный шелестом ветра и запахом душистой пыльцы, уснул.

Сон был тревожным. Будто я лежу на мелководье, по телу катятся прохладные волны, погружая меня в гипнотическое состояние и заставляя пролистывать страницы жизни с момента рождения. Потом стало казаться, что корни растений, осторожно высунувшись из земли, пробираются в каждую клетку моего тела. Я беспокойно ворочался, пытался проснуться, но немедленно оказывался в следующем сне. То мне виделось, что я в школе и мучительно вспоминаю, как вычислить площадь круга, то представлялось, что я у зеркала выдавливаю прыщ на лбу, то появлялась темноволосая девица, имя которой я когда-то помнил, а теперь забыл, смотрела на меня и громко хохотала... Воспоминания помимо воли проносились одно за другим, и все это время меня не оставляло ощущение, что кто-то еще просматривает их с большим интересом.

Наконец я очнулся и рывком сел, с тревогой озираясь. Лучи восходящего светила отблескивали на борту ракеты, и то, что корабль на месте, меня успокоило. Внезапно я услышал какой-то подозрительный звук, оглянулся, и мне почудилось, что почва проваливается под ногами. Я увидел, как по лугу бродят какие-то сутуловатые типы, абсолютно нагие, если не считать кое-как сплетенных набедренных повязок. Решив, что это местные жители, я попытался нырнуть в траву. Однако сделать это достаточно быстро не удалось. Один из аборигенов подошел и, присев на корточки, испытующе на меня уставился. Его небритая физиономия с мешками под глазами смутно кого-то напомнила.

Изобразив улыбку, я показал этому типу пустые ладони, демонстрируя мирные намерения. В ответ абориген постучал себя пальцем по лбу и сказал на чистейшем русском языке:

– Ты что, больной? Своих не узнаешь? Ах да, я забыл, что мы все спросонья малость туповаты!

– Кто это «мы»? – подозрительно спросил я.

– Мы, Титы Лукичи. Разве ты еще не понял, что ты – это я?

– В каком смысле?

Абориген расхохотался – его смех показался мне отвратительным! – и показал пальцем на свое лицо.

– Да посмотри на рот, на глаза, на руки! Они тебе никого не напоминают?

– Ну да, – протянул я. – Кажется, мы знакомы.

– Ну и болван! Когда в последний раз в зеркало смотрелся? Ах да, мы же его в реактор выбросили, когда топливная камера забарахлила.

– Это я его выбросил, а ты тут ни при чем, – заупрямился я.

– Как это ни при чем? Видишь шрам у меня на подбородке – это мы в детстве упали с качелей. А эту родинку на щеке? Помнишь, сколько с ней было возни во время бритья? А криво растущий передний зуб? А седая прядь у уха – это после того, как нас напугала собака.

Тип разглагольствовал, приводя известные одному лишь мне подробности моей жизни, а я ошарашенно слушал, с каждой секундой все больше убеждаясь, что он говорит правду. И чем сильнее овладевала мной эта уверенность, тем жутче становилось. Да, абориген действительно был точной моей копией, только опухшей и заросшей щетиной после проклятого бру-бру. Поэтому-то я его не сразу узнал.

Я уставился на луг, по которому без видимой цели разгуливала еще сотня голых аборигенов, число которых с каждой минутой увеличивалось. Изредка аборигены наталкивались друг на друга и в испуге шарахались в стороны. Некоторые из них, правда, уже сбились в толпы и о чем-то оживленно спорили, размахивая руками и мешая остальным высказаться.

– А остальные? Они тоже Лукичи? – обуреваемый страшным подозрением, спросил я.

– Вот именно. Похожи на нас с тобой до последней хромосомы. Я убежден, даже заусенцы у них на пальцах там же, где и у нас. Позвать кого-нибудь?

– Не надо, – отказался я. – Лучше скажи, откуда вы все взялись?

Мой собеседник с вызовом подбоченился:

– Почему это, интересно, «мы взялись»? Лучше спроси: откуда ты взялся? Я, между прочим, помню, как недавно перепил на вечеринке, как меня занесло на эту планету и как сегодня утром я проснулся на лугу и увидел рядом кучу своих копий. Побродил среди них часок, чуть освоился, а потом подошел к тебе. Так что у меня есть все основания полагать, что истинный Лукич я.

Я задумался. Доводы двойника казались вполне убедительными, но все же у меня имелся неопровержимый аргумент.

– А все-таки есть доказательство, что именно я исходный и первоначальный! – Мой голос звучал вполне уверенно.