Крепость - Михаил Михеев Страница 36

Уже по окончании совета, когда казаки отправились на "Херсон", а господа офицеры продолжили застолье, благо трофейных напитков, не только японского разлива, но и вполне европейских, предназначенных ранее, очевидно, для господ японских офицеров, хватало, Бахирев и Эссен уединились в адмиральском салоне. Здесь, разливая по бокалам коньяк из личных запасов, Эссен спросил:

— Послушай, Михаил Коронатович, что же ты делаешь? С твоей подачи мы так скоро превратимся в пиратскую эскадру.

— Возможно, мы в нее уже превратились, — безразлично пожал плечами Бахирев.

— То есть? — без удивления, в общем-то, спросил Эссен.

— То есть сейчас мы действуем только и исключительно от своего имени. Если Россия нас признает — замечательно, мы сразу обретем официальный статус, если же нет — будем выкручиваться самостоятельно. Однако, в любом случае, сейчас нам остается только победить, иначе сожженный город нам не простят. Кстати, откуда у тебя вообще такая идея появилась?

— Разбирал сейф Андрея Августовича, там много интересных набросков. Есть такие, от которых волосы дыбом становятся.

— Да уж, не ожидал от Эбергарда подобного. Он всегда был человеком осторожным, даже в чем-то консервативным.

— Наверное, общение с потомками так на него повлияло, — Эссен пригубил коньяк, потер начавшие быстро уставать глаза. — Там у него нет даже намека на правила, традиции, гуманизм. Только варианты, как бы убить побольше врагов, причем под врагами понимались и некомбатанты, по одной лишь принадлежности их к японцам. И объяснение было, такое, будто он сам перед собой оправдывался — мол, рабочие ремонтируют корабли, которые сражаются с нами, делают снаряды, а крестьяне кормят вражескую армию. Наверное, это в чем-то и правильно даже.

— Политик из него всегда был так себе, — усмехнулся Бахирев. — Убить — не всегда победить.

— Он, как и мы, всего лишь офицер, — резко, даже чуть более резко, чем следовало, и в то же время задумчиво отозвался адмирал. — В принципе, если положить гору вражеских трупов, ЭТУ войну и впрямь можно выиграть. А вот следующую…

— Выиграем и ее.

— Нет, — печально вздохнул Эссен. — Там все будет сложнее и страшнее. В записках Эбергарда про нее сказано немногое, но я понял главное: исход той войны будет решаться не на полях сражений, а результат окажется страшнее, чем можно себе представить. Там, кстати, подробнейший список фамилий, кто и что с этого поимел, как в родном отечестве, так и за пределами оного. Ты понимаешь, Михаил Коронатович, к чему я клоню?

— Понимаю, — чуть замедленно произнес Бахирев, и глаза его нехорошо сузились. — Понимаю… Только ведь их перебьешь — другие набегут. Такие сволочи — они ж как тараканы.

— Скорее, как клопы. Но все же, согласись, хоть какой-то шанс. Вот только прямо сейчас меня больше беспокоит другое.

— То же что и меня? — Бахирев улыбался, но голос звучал тускло, без эмоций.

— Да. Транспорт с пленными скоро дойдет до Владивостока. Еще сколько-то наши тыловики будут думать. Но если в течение пары недель, самое большее месяца, они не вышлют корабль для встречи с нами, значит, полагаться остается только на самих себя. И вот тогда мы точно превращаемся в пиратов, в чем, кстати, есть свои плюсы — руки-то у флибустьеров развязаны.

— Ерунда, — махнул рукой Бахирев. — Серьезные флибустьеры никогда не были сами по себе, а работали на какую-то державу. Тех же, кто пытался обойтись без покровителей, топили первыми. Впрочем, это пока неважно. В конце концов, узкоглазые захватывали наши суда еще до объявления войны, так что мы просто отплатим им той же монетой. А дальше видно будет…

— Но есть и свои минусы, — будто не слыша его, продолжал размышлять вслух Эссен.

— То, что нас будут иметь право без суда вешать на реях? — казалось, Бахирева это даже немного развеселило.

— Хуже, Михаил Коронатович, хуже. Проблема в том, что это снижает наши возможности. Людей у нас не так и много. Сможем, в лучшем случае, сколотить экипаж для еще одного парохода.

— Давайте, Николай Оттович, не бежать впереди паровоза, а решать проблемы по мере их возникновения, — Бахирев пригубил коньяк. — Унынию нам предаваться еще рано…

Налет на Йокохаму проводили совсем иначе, чем на Хокадате. Кавалерийский наскок — это, разумеется, здорово, однако и риск был велик. Плюс японцы, подвергнувшись атаке, наверняка должны были принять хоть какие-то меры предосторожности от повторения инцидента, так что стоило подстраховаться. Хотя бы береговые батареи нейтрализовать на всякий случай, что ли, да задать несколько вопросов относительно наличия минных полей — вдруг японцы сработали оперативнее, чем ожидалось.

Если честно, не так уж беспокоили Эссена береговые батареи японцев. Он, конечно, хорошо понимал, как важны береговые батареи, и сам лично приложил немало усилий для их строительства на Балтике, но там был относительно небольшой театр. В ситуации же с Японией ресурсы небольшой страны размазывались, как масло по бутерброду, и прикрыть необходимое количество точек всерьез было нереально. Ну и еще нюансы имелись. Во-первых, в низком уровне подготовки их артиллеристов он убедился еще в Хокадате, а во-вторых, их орудия против "Рюрика" в любом случае не плясали. Да, конечно, никто не умаляет таланта Нельсона, адмирала и государственного террориста, сказавшего, что пушка на берегу стоит корабля в море. Вот только почему-то теоретики, любящие повторять слова титанов, вровень с которыми им никогда не встать, забывают об одном маленьком, но важном нюансе. Нельсон жил и, соответственно, изрекал свои истины в эпоху парусных кораблей, когда до создания первого броненосца оставалось более полувека. Естественно, что для деревянных корпусов неспешно маневрирующих парусников даже относительно малокалиберные орудия представляли серьезную угрозу, плюс к тому дистанции боя тогда были совсем другие. Для уверенного поражения цели корабли сходились чуть ли не на пистолетный выстрел, поражать врага на большей дистанции мешала качка, несовершенство орудий и их прицелов, а также медленно и не всегда равномерно сгорающий дымный порох. Береговые же орудия, стоящие на устойчивом основании, моментально приобретали колоссальное преимущество, и были способны достаточно уверенно обстреливать атакующие корабли задолго до того, как те начинали представлять реальную угрозу.

Вот только с того времени многое изменилось. Корабли оделись в толстую броню, для легких орудий абсолютно непроницаемую, их скорости возросли в разы, а скорострельность самих орудий — в десятки раз. Дальнобойность артиллерии и ее точность, соответственно, тоже увеличились, и теперь корабельная артиллерия, особенно крупнокалиберная, если и уступала по эффективности береговой, то совсем немного. Словом, в свете этих нюансов, береговых шестидюймовых орудий можно было не слишком опасаться, но стоило все же подстраховаться, а заодно и потренировать своих людей в высадке десанта.

В наступающих сумерках адмирал все же смог рассмотреть, как похожие на гигантских водомерок шлюпки с десантом отошли от борта "Херсона" и, мерно взмахивая мокрыми веслами, двинулись к берегу. До батарей здесь было еще далеко, поэтому казакам предстояла небольшая прогулка. Ничего, разомнутся. Зато почти наверняка с берега их никто не заметил, а стало быть, и гадостных сюрпризов вроде замаскированного в кустах пулемета можно было не опасаться. С тылу же японские батареи вряд ли охраняются хоть сколько-то серьезно. Они, как-никак, ждут угрозы только с моря, соответственно и внимание направлено, в первую очередь, на него. Издержки островной психологии — за спиной только свои. Хотя и моря они не слишком-то опасаются. Во всяком случае, рыбаки на промысел выходят безбоязненно. Уже вечером "Рюрик" обнаружил, догнал и раздавил корпусом японскую шхуну — не хотелось стрелять, поднимая шум. Конечно, то, что она не вернулась, могла насторожить японцев, но отпускать — значило полностью нарушить секретность, остроглазые рыбаки наверняка смогли определить и назначение корабля, и его национальную принадлежность.