Наша светлость - Карина Демина Страница 36

И зачем вспоминать?

— Садись.

Их Сиятельство указали на кресло. И Тисса, присев, огляделась.

Места много. И много мебели, собравшейся, казалось, из разных уголков замка и совершенно не сочетающейся друг с другом. У самой двери возвышался шкаф с короной и медальонами. А чуть дальше — изящный трельяж на гнутых ножках. Имелись здесь козетки и пуфики, подушки с кисточками, брошенные на шкуры, которые заменяли ковер, и солидное, словно трон, кресло.

Круглый стол.

Ужасающего вида секретер с множеством отделений.

И даже матросский сундук, охраняемый разъеденным ржавчиной замком.

С потолочной балки свисала пара морских фонарей. Но света было достаточно — он проникал сквозь окна, которыми пестрела стена. Большие и маленькие. Забранные ставнями и стекленные. С узорчатыми решетками и витражами.

Круглые.

С оплавленными краями. И потеками запекшегося камня у рам.

— Ну… — Их Сиятельство несколько смутились, что было совершенно ново. — Я тут немного… экспериментировал. Одно время. Получилось не совсем то, чего хотел.

— А чего вы хотели?

Леди умеет поддерживать беседу на самые странные темы.

— Светильник создать. Магический. В Хаоте такие видел. Это как… большой светляк в стекле. Света много. А можно сделать, чтобы и тепло давал. Выгодно.

— И у вас получилось?

Вряд ли, потому что тепла жаровни определенно не хватало. И Тисса с трудом сдерживала дрожь. Вот предупредил бы, она бы хоть шаль взяла.

— Получилось… — тан указал на стену. — С полсотни где-то получилось… нестабильных энергетических образований. Эта часть выгорела начисто… и стена, как видишь. Но в целом неплохо вышло. Удобно даже.

Тисса кивнула, надеясь, что другого ответа от нее не ждут.

Ну вот насколько безответственным человеком надо быть, чтобы так рисковать! Он ведь и сам чудом уцелел!

— Не одобряешь?

— Ваше Сиятельство, я не могу одобрять или не одобрять ваши поступки.

Он хмыкнул и, запустив руку в волосы, произнес:

— Видишь. Слишком хорошо воспитана. А дрожишь-то чего?

Издевается?

Определенно, издевается.

— Извините, но здесь несколько прохладно.

Это ведь не жалоба… это факт. Прохладно. Ему-то хорошо в сапогах… кожаные, а не из тонкой ткани. И сюртук теплый. Во всяком случае, теплее платья будет.

Тан молча достал из шкафа что-то белое и меховое, вытряхнул это на кресло и велел:

— Сюда садись. С ногами забирайся.

Леди не забираются в кресло с ногами, и уж тем более на снежных соболей. Мех был мягким, нежным, как пух… безумно дорогим. Тисса видела такой лишь однажды. Ему не место в старом шкафу полузаброшенной башни.

Соболя требуют обращения бережного.

Но Их Сиятельство имели на сей счет собственное мнение. Они сели на пол, вернее на подушку с золотым кисточками, и лениво потянулись. А потом, прежде, чем Тисса успела сообразить, что происходит, ее правая нога оказалась в тисках пальцев.

— Когда я что-то говорю делать, надо это делать, — сказал тан, снимая туфельку. — Не дергайся. Замерзла… вот и почему молчала?

Он растирал ступню, бережно, но в то же время сильно.

И неприлично.

Недопустимо.

Но умирать со стыда почему-то не получалось.

— В-ваше Сиятельство…

— Еще раз так ко мне обратишься и… — он отпустил ногу. — И я тебя поцелую.

Не честно!

— Вторую давай.

Перечить Тисса не посмела. Вообще следовало утешиться тем, что тан имеет полное право делать все, что ему заблагорассудится, даже если желания у него странные.

— Вот так хорошо, — он завернул Тиссу в меховую шаль. — Во-первых, у меня есть имя. И было бы мило с твоей стороны иногда про него вспоминать. Во-вторых, не надо меня бояться. Я не причиню тебе вреда, ребенок. Я тебе жизнью обязан, понимаешь?

Она не боится. Ну почти, потому что если тан узнает о тех письмах, то вряд ли простит… и надо бы рассказать. Возможно, сейчас, пока он добрый.

Разозлится, конечно.

Но вдруг не станет убивать?

Покричит… и что потом? Договор подписан и деваться ему некуда. Он женится на Тиссе и будет ее ненавидеть, потому что она сама себя уже ненавидит, причем даже не за письма, а за ложь.

— Что случилось?

Зачем он спросил?

— Просто… вспомнилось нехорошее.

Урфин не представлял, о чем разговаривают с шестнадцатилетними девушками, даже если они очаровательны, милы и хорошо воспитаны. Особенно, если милы и воспитаны.

И вся затея с каждой секундой выглядела все более глупо.

Притащил.

Зачем?

Показать дырявую стену, чучела голубей и трубу подзорную? Не подумал даже, что она не одета для подобного рода прогулок. Не приведи Ушедший, еще простудится.

— Выбрось нехорошее из головы, — посоветовал Урфин.

Тянуло погладить, но девочке определенно неприятны его прикосновения.

Привыкнет.

Со временем.

А если нет, то что? Как-то вот в теории все выглядело проще.

— Ты же не обедала еще, верно?

Осторожный кивок. И следит за каждым его движением, заранее подозревая в недобром. Сам виноват: нечего было пугать, доигрался на свою же голову. Но ведь тогда не бросила, не сбежала, хотя видно было, что хочется сбежать, и значит, не все так уж плохо, как кажется.

— Есть лучше, глядя на море.

Урфин развернул кресло к самой большой пробоины, ныне превращенной в окно. Вот что ему всегда нравилось в Голубиной башне, так это вид. А Кайя еще матерился, когда увидел, что от башни осталось. Стены два дня остывали.

Непроизвольный выброс плазмы.

Хорошо, что рвануло уже снаружи… Урфин помнил момент, казалось бы удачи, когда на ладони распустился первый огненный шар, чтобы спустя мгновенье разделиться надвое… а те два вновь распались. И тогда он понял, что не в состоянии контролировать процесс.

Зато окна получились впечатляющие.

В тонкой кованой раме было море и небо, словно отражение друг друга.

Корабли. Паруса. Белый альбатрос, зависший у самого солнечного круга. И тонкая змейка талой воды по стеклу, словно слеза.

— Очень красиво, — шепотом сказала Тисса. Она глядела в окно с таким выражением лица, которое бывает у людей, вдруг вспомнивших о чем-то важном и очень личном. — И… так похоже.