Варан - Марина и Сергей Дяченко Страница 35

Лодка была новая, хорошего дерева, просмоленная, со своим водосборником. На носу болталась в рамке металлическая рыбка, острой мордой указывала, куда плыть.

На всякий случай отец сунул Варану карту — дешевую, грубо процарапанную на тусклой раковине, единственную карту, которая нашлась в доме: вот Круглый Клык, вот Малышка, вот силуэт металлической рыбы — чтобы сориентироваться. А вокруг — приблизительные очертания отдаленных островов, которые тщательно прорисовывать нет смысла: в межсезонье только почтарь Макей туда ходит…

Мать прибежала на берег, много и бестолково плакала, обнимала, слабо пыталась удержать. Варан отчалил с тяжелым сердцем. С моря, хвала Императору, шел туман, и лодке было куда спрятаться. А то ведь, доведись Варану увидеть на пирсе старосту Карпа — может, и кончил бы свои дни в Тюремной Кишке, за кровавое преступление на глазах всего поселка…

Лодка нырнула в туман, и стало хорошо. Как будто летишь в облаках, и скоро просвет, скоро синее небо, вот-вот проглянет солнце…

Варан поработал веслами с полчаса, а потом положил их на корму. Расстелил просмоленную ткань, наладил водосборник. Устроился поудобнее в гнезде из свернутой рыбачьей сети. Запрокинул голову к небу, позволяя дождю охладить горячее лицо.

Он ни о чем не жалел и сам удивился своему равнодушию. Мирок, в котором он жил, — проклятый винт, вокруг которого вертишься ночами и днями, короткие встречи с Нилой на глазах всей верхней пристани, отец и мать, дом, девчонки, поселок, работники, староста Карп — вся эта привычная цепь развалилась в полчаса, и Варан не испытывал горечи. Наоборот — он вдруг понял, что свободен. Ото всех. Вообще. Навсегда… или, по крайней мере, до следующего сезона.

Рыбу можно есть сырьем.

Водосборник позволит ему не умереть от жажды.

Зачем ему Малышка? Ряд чудовищных печей на берегу, дым и копоть, и тучи всегда темнее, чем над Круглым Клыком. Рудокопы, месяцами не выходящие из-под земли. Рыбаки с неподвижными лицами, привычно говорящие сами с собой. Скрип и грохот, искры… И, возможно, кто-то, кто хорошо знает Нилу. Подруги… Отец…

Варан лежал, закинув ногу на ногу. Он так привык вечно суетиться, малейшую минутку урывать для лишнего витка вокруг проклятой пружины, таскать мешки и пузыри, приближать и приближать всякий новый подъем, как нечто важное, главное в жизни… И всякий раз, опускаясь, падая вниз и слушая нарастающий свист ветра вокруг корзины, обещать себе, что уж в следующий раз у них все будет по-другому. По-старому…

Он так привык крутиться, как плотогон в колесе, что минута покоя, одиночества и тишины вдруг показалась нежданным подарком.

Он вытащил карту. Если верить приблизительным расстояниям, до Малышки еще три четверти пути… Торопиться некуда. Правда, к вечеру похолодает, но все же не так резко, как наверху. А к вечной сырости он привык.

А если взять левее и попробовать добраться, например, до Седого Крыла?

У Варана захватило дух. Седое Крыло — это уже чужая земля. Там никто его не ждет, и это к лучшему. Он может рассказать о себе какую-нибудь небылицу… Стать совсем другим человеком. Придумать себе имя… А потом отправиться дальше, к Ночному Архипелагу…

Тогда все-таки придется заехать на Малышку и оставить у тетки прощальное письмо. Потому что если Нила может через день утешиться, то мать — совсем другое дело, пусть знает, что Варан не утонул и его не съели…

Очень низкий, едва уловимый звук прокатился над водой. А может, под водой; вздрогнул корпус лодки. Варан прислушался. Тишина; туман съедает звуки.

Никто из рыбаков не видел Утробу, донного дракона. А кто говорит, что видел, — брехуны; Утроба, любимое детище Шуу, ходит вдали от населенных островов. Утробой пугают детей; правда, когда поверх тумана наваливается темнота, в Утробу верится легче, чем дома перед очагом.

Варан приложил два пальца к губам. Вряд ли этот излюбленный старостой жест сможет помочь ему — но все-таки…

Он осторожно улегся на дно лодки, под брезент. Пусть Утроба ходит рядом — она слепая и чует только движение либо тепло. Лодка сидит в воде неподвижно. Варан в сытушьей шкуре мало отличается от большой рыбины… Пусть лодка стынет под дождем…

Варан закрыл глаза — и увидел дороги на древесном срезе. Они становились больше, тянулись дальше, превращались в настоящие и лежали не на воде, а на твердой обитаемой земле…

Он увидел, как винт прорывает облака.

И уснул.

* * *

Наутро водосборник был полон дождевой воды. Варан напился, слил остатки во флягу и доел домашние припасы. Ему было спокойно и привольно как никогда, вот только спина ломила и затекшие ноги требовали движения.

Он взялся за весла и греб, пока серые облака над головой не почернели. Туман пошел прорехами, и в одну из дыр Варан разглядел очертания близких скал.

Металлическая рыбка не обманула его.

Над водой стелился дым; Варан закашлялся. На берегу у причала никого не было, кроме пары совсем маленьких мальчишек в сопровождении няньки, — старшей сестры, играющей сама с собой «в камушки» и потому не замечающей ничего вокруг. Тот из карапузов, кто был тверже на ногах, кормил песком другого, который передвигался на четвереньках.

Варан привязал лодку. Девочка наконец-то оторвалась от игры, в ее мутном взгляде скользнула заинтересованность:

— Ты че?

— Ниче, — ответил Варан.

Ощущать твердую землю под ногами было приятно, но при мысли о том, что вот сейчас придется идти в поселок, дышать дымом, разыскивать тетку и ждать, пока она прочитает письмо отца, — при неуклюжей этой мысли Варану сделалось тоскливо. Только что обретенная свобода висела, казалось, на волоске; а если лодку уведут?..