Карл, герцог - Александр Зорич Страница 35

В восьми лье от Дижона Гельмут с ужасом поймал себя на том, что насвистывает один из дитриховых мотивчиков, а у Иоганна исчезло давнее несварение желудка. Любовь к чему-либо через привыкание приходит как бы задним числом как спасительное оправдание многих и многих часов, вынужденно потраченных впустую на вышеуказанное что-либо. Гельмут и Иоганн очень любили музыку Дитриха. Они согласно влились в дитрихов симфотранс и безмолвствовали.

Водан – Гельмуту

Входит Жювель Тухлое Дупло.

При таком раскладе, натурально, его появление замечено поначалу не было. Он мог безнаказанно украсть любую дорогую следовательскую шмотку и исчезнуть. Мог свистнуть даже превосходный меч Дитриха, отлитый из серег и браслетов его прабабки, меч, из-за которого его колесовал бы первый же судебный пристав. Мог просто нассать в уголку.

Из богатого континуума дареных судьбою возможностей Жювель избрал вторую, но с небольшой поправкой. Его косой глаз облобызал рукоять не дитрихова, но гельмутова меча. Одна эта рукоять и без отягчающего её собственно клинка в Брюгге могла стоить отрез сукна на добрый латинский парус.

Жювелю не нужен парус, Жювелю радостна кража как высший акт любви через обладание. «Пусти, мерзавец; Гельмут, проснись!» – верещит оскверненная прикосновением Жювеля рукоять и всё меняется.

Жювель, воздетый за шиворот на полфута от пола, в отчаянии сучит ножками. Иоганн-верзила воротит нос от своей смердящей добычи. Гельмут успокаивает взволнованный меч.

– Пусти, я хорош, – скулит Жювель. Давно скисшие нити рвутся одна за другой, воротник его грязной, но на удивление расшитой павлинами рубахи остается в иоганновой длани. Жювель падает на пол. Грохочут деревянные башмаки.

Вдруг лицо Гельмута просветляется:

– Не ты ли тот мерзавец, которого я сегодня утром принял за ком грязного тряпья в куче такого же тряпья под домом аптекаря?

– Борзо я жрал раньше, теперь же прокажён без проказы и хуже червя, – согласно вздыхает Жювель.

Иоганн между тем связывает Жювеля и отходит к окну продышаться. Гельмут садится.

– Ты хотел украсть мой меч. Зачем? – спрашивает он, не зная, с чего начать.

– Я не красть, я вроде помацать.

– Уже помацал. Дальше.

– Мне всегда так. Хотел поцеловать, а получилось съесть.

– Это с кем же ты так?

– С едой хозяина.

Гельмут хохочет. На памяти Дитриха это с ним второй раз.

– Кто хозяин?

– И я об этом. Сен-Поль, будь он дохлым.

Гельмуту слышать такие признания Жювеля радостно.

– Ты из челяди Сен-Поля?

– Был, теперь же прокажён без проказы.

– Это хорошо, что без проказы. Так значит, Сен-Поль тебя выгнал.

– Выгнал сказать не то будет. Хотел виселицу сделать мне, да я припустил прочь, а он меня ищет.

– Ты у него что-то украл, – убежденно говорит Гельмут, извлекая меч и поворачивая его то так, то этак, чтобы свечи отражались в нем по-разному и по-разному веселили душу.

– Не надо, не крал, понял! – выкрикивает Жювель, напуганный предположением Гельмута и его манипуляциями с клинком.

– Не ори. Мы можем отрезать тебе язык.

– Я сделал вам любопытное, – говорит Жювель обиженно, – и с этим я здесь.

Гельмут выжидательно смотрит на Жювеля.

– Я пилил кругляк, по какому веревка ездила. С ангелом.

– С каким ещё ангелом? – Гельмут уже понял, о чём идет речь, но он боится своего предположения. Боится разочароваться. А если Жювель сделал не то и не там, где это только что свершилось в криминальных фантазиях тевтона?

– С ангелом, против которого хозяин умыслил.

– Сен-Поль приказал тебе подпилить блок, через который тянулись тали с подвешенным к ним Мартином? – к неудовольствию Гельмута подает голос Дитрих. Тоже, как видно, догадливый.

– Мартина не знаю. Ангел был, – убежденно возражает Жювель. – Упал он стрёмно, убился.

– И ты не боишься повторить свои слова перед герцогом Филиппом?

– По деньгам смотреть надо.

– Сто золотых.

– Боюсь.

– Сто пятьдесят. За большее мы можем разве что отрезать тебе язык.

– Хочу на них посмотреть.

– Иоганн, будь добр, покажи Жювелю деньги.