Жнецы ветра - Алексей Пехов Страница 35

Жаровня с грохотом лопнула.

И я проснулся.

Была середина ночи. Костер догорал. Во мраке тихо посапывал Гбабак. Юми навострил уши, приоткрыл глаза, сказал о «собаке» и вновь уснул. Проклятая не спала. Она сидела возле тлеющих углей, набросив себе на плечи теплое одеяло. Почувствовав мой взгляд, обернулась. Несколько ун мы смотрели друг на друга, затем я повернулся на другой бок, накрылся овечьей шкурой и до самого утра так и не сомкнул глаз.

Сайгурак оторвался от поедания сухой травы, поднял голову и посмотрел в нашу сторону, чутко шевеля большим коричневым носом.

Юми, сидевший рядом со мной в засаде, окаменел и сжал лапами кость, которую превратил в оружие. Вейя стрелял через полую трубку иглами, собранными на колючих придорожных кустах и смазанными ядом из шипов Гбабака. Опасные штуки покоились в маленькой кожаной сумочке на поясе у хвостатого воина, и я очень надеялся, что малыш ненароком не уколется. Яд квагера — смертельная вещь. Убивает практически мгновенно. По счастью, сейчас Юми не думал плеваться. Он понимал, что тогда можно забыть о мясе. Никто не осмелится есть отравленное.

Сайгурак между тем решил, что опасности нет. Как только он опустил голову, я встал в полный рост и вскинул лук. Животное взвилось в воздух, пробежало десять ярдов и упало. Тяжелая стрела пробила его насквозь.

— Вот так, собака! — торжествующе завопил Юми и бросился осматривать будущий обед.

Из травы бесшумно появился Гбабак. Я так и не устал поражаться, сколь ловок и тих блазг. Даже старина Ктатак проигрывал ему в этом, хотя и был гораздо более скромных габаритов.

— Ловква, — одобрил он мой выстрел. — Хорошая еда. Интересно, квак он сюда забрел?

— Жрать захочешь — и дальше пробежишь. Отсюда до степей два дня. Не такое уж большое расстояние. Особенно для того, у кого есть четыре ноги.

— Вот так, собака! — сказал Юми.

— Он говорить, что пора начинать вялить мясо. Зима скваоро.

Верно. Скоро дичь уйдет к югу, и даже несмотря на то, что мы въехали в гораздо более обжитые места, чем степи Унгавы, с едой могут возникнуть проблемы. Особенно когда в стране идет война.

Тушу взялся нести блазг. Ни я, ни Юми не возражали. Подхватив сайгурака, точно тот был пушинкой, Гбабак направился к месту стоянки. Мы последовали за ним.

Проклятые степи закончились совершенно неожиданно. Когда это произошло, Шен повеселел настолько, что даже перестал на какое-то время цапаться с Тиф. Теперь мы путешествовали по изрезанному неглубокими оврагами редколесью с множеством разжиревших от дождя ручьев и речушек. Дважды ночевали в маленьких деревнях. Обе оказались пусты.

Тракт тоже оставался пустым. Никто не спешил отправиться в путешествие из Альсгары или Гаш-шаку. Да и с северо-запада, от Лоска, желающих ехать в земли, находящиеся под контролем набаторцев, не находилось. Казалось, страна вымерла, словно ее выкосило чумой, и мы — единственные выжившие.

Вчера вечером Юми обнаружил в канаве двух мертвецов, уже истлевших и утыканных арбалетными болтами. Вейя проверил близлежащие окрестности, но, как я и предполагал, не встретил ни души.

— Что ты думаешь о войне? — спросил я у блазга после того, как тот переложил тушу сайгурака с плеча на плечо.

Глаза Гбабака закрыли полупрозрачные пленки:

— Хочешь услышать банальность? Война — это плохо. Но я любить драться. Я для этого расти.

— Думаешь, Болотный полк уже выступил?

— Нет. Квагда я уходить, многие квагеры оставаться дома. Другие быть в Кварунне. Их не таква много. Я буду драться. Но квагда приду ква своим. Квак говорить вы, люди, — один в поле не солдат.

— То есть ты идешь в Корунн для этого?

— Теперь да. Теперь мы уже не путешествовать, а идти к своим. Сражаться. Чему твой улыбаться?

— Ты сражаешься за чужую страну. Это достойно уважения.

— Вот так, собака!

— Это не таква, — подтвердил блазг. — Эта страна моя не меньше, чем твоя. Мы жить в одном доме. И защищать один дом. Даже Юми собраться на войну, хоть и не обязан.

— Вот так, собака!

— А твой будешь воевать? — перевел мне квагер.

— Как получится, — уклонился я от прямого ответа. — Война еще до нас не добралась. Мы опережаем ее. И, возможно, не встретим врагов до самого Корунна. Набаторцев интересует Лестница Висельника.

— Еще месяц, и они стоять до кванца зимы. Перевалы быть в снегу. Война продолжится весной. Потому они займутся югом. Война придет. От нее не убежать.

— Тоже верно.

Фургон стоял там же, где мы его оставили. Рона скучала на козлах. Услышав, как мы продираемся через кусты, она вскочила, но, увидев нас, успокоилась и села на место.

С тех пор как Шен, под руководством Тиф, начал лечить Ходящую, той с каждым днем становилось лучше. Вначале она перестала кричать по ночам. Затем плакать. Худо-бедно стала общаться, хотя и продолжала сторониться Проклятой. Иногда девчонка впадала в ступор, замирала на полуслове или, не закончив фразу, засыпала.

Как-то незаметно для меня Целитель стал ее лучшим другом. Все недоверие Роны к нему исчезло. Но я, как личность подозрительная и гадкая, не сомневался, что Ходящая не забывает — перед ней человек с темной «искрой». Какие она по этому поводу сделала выводы и куда рано или поздно это заведет малыша — я не знал.

Я кивнул девчонке. Она приветливо улыбнулась в ответ. Ходящая часто улыбалась, когда мы встречались взглядами. Меня немного смущало такое дружелюбие. Так что на этот раз я не утерпел и спросил:

— Что со мной не так?

— Прости? — не поняла Рона и нахмурила тонкие брови.

— Когда бы я ни посмотрел на тебя, у меня всегда возникает впечатление, будто ты рада меня видеть.

Она нахмурилась еще больше:

— Тебе не приходило в голову, что так и есть? Тебе это не нравится?

— Удивляет, — не стал врать я.

— Благодаря твоей помощи я жива.

— По-моему, как раз наоборот, — хмыкнул я, снимая тетиву с лука. — Если бы не ты, Кира убила бы меня.

Девушка поежилась, словно на нее подуло ледяным ветром:

— Это так. Но потом ты не бросил меня, взял с собой.

Я тут же ощутил себя большой сволочью, так как у меня не раз возникала гадкая мыслишка оставить их всех и продолжить дорогу в одиночку.

— Не за что, — преодолев неловкость, ответил я. — Здесь не только моя заслуга, но и Шена. Я рад, что тебе лучше.

Спрыгнув на землю, она подняла яркий лист, желто-коричневый, с красными крапинками по краям.

— Сны еще возвращаются. Со старухой. И Кирой. Но зато я вновь могу говорить и думать, не когда получится, а когда сама этого захочу.