Принц вечности - Михаил Ахманов Страница 35

Он думал; но в душе его - или, быть может, в разуме и сердце, что было понятней для правоверного кинара - крепло ощущение неизбежности. С каждым вздохом он обретал все большую уверенность в том, что должен принять сей дар; он как бы предчувствовал, что багряный шарик связан с судьбами мира, вплетен в ткань его собственной судьбы и послан ему богами. Это чувство не нарушало плавного потока мыслей, казалось зыбким, ускользающим и не сопровождалось пророческими видениями, однако Дженнак не сомневался в нем; кто-то из богов, то ли Провидец Мейтасса, то ли Сеннам, Великий Странник, то ли Одисс, Хитроумный Ахау, стоял сейчас за его спиной и дышал в затылок. Или шептал в ухо, как выразился рениг… Но шепот сей оставался неразборчивым, речи - неясными, смысл их - смутным, и во всем божественном послании Дженнак мог выделить лишь одно слово: прими!

Рука его протянулась над циновкой, заставленной сосудами и чашами, и Кро'Таха, облегченно вздохнув, опустил в нее багряный шарик.

– Ты пойдешь в лес? - с надеждой спросил он.

– Пойду, но без воинов. Только с тремя стражами и проводником, которого ты мне дашь. - Дженнак опустил яшмовый сфероид в сумку на поясе, опять поразившись, сколь гладкой и теплой была его поверхность.

– Проводника я дам. Дам Тощего Арзу, гуара, из лучших моих следопытов и охотников. Однако идти без воинов не годится, светлый господин. Ты великий вождь, и тебе нужна подобающая свита. Пусть не три, не четыре сотни бойцов, но все же…

– Ладно, возьму сорок человек, - согласился Дженнак. - Вполне достаточно для великого вождя.

Рениг кивнул, потом нерешительно поскреб толстые щеки и произнес:

– Говорил я тебе, господин мой, что арахака мы не видели ни разу, но слухи об их свирепости и силе ходят по всему Дикому Берегу. Наверное, они великаны, как твои охранники-сеннамиты, и столь же грозны на вид… Но я согласен отдать дочерей их молодым вождям и принять их девушек в свой дом. Вот только…

Он смолк, продолжая теребить щеку.

– Что тебя смущает? - спросил Дженнак.

– Они ведь дикари, людоеды, милостивый. Вот я и гадаю: не обратятся ли шелка любви в циновку трапез?

Дженнак расхохотался и встал. Ноги у него от долгого сидения затекли, и, разминая их, он прошел раз-другой по краю помоста, чувствуя, как перекатывается в сумке яшмовый шарик. Затем остановился и положил руку на плечо Кро'Тахи.

– Не беспокойся, мой друг! Кайман не пожирает свою самку, ягуар защищает логово с детенышами, и даже гриф-падальщик заботится о подруге своей и своем потомстве. Так устроен мир! Недаром же сказано: поз любви впятеро больше, чем поз молитвы… И это понятно любому дикарю.

– Да будут твои слова дождем, погасившим костер моих тревог, - прошептал Кро'Таха.

* * *

Миновал День Проса. Следущим утром, в День Фасоли, Дженнак отправился в лес, теснивший возделанную землю воинством бесчисленных стволов, облаченных в панцири из твердой коры и зеленые пушистые накидки. Время благоприятствовало для переговоров и заключения союзов, ибо в начале всякого месяца шли Мирные Дни - Маиса и Хлопка, Тростника и Проса, Фасоли и Земляного Плода; они сменялись Днями Деревьев, Пальмы, Дуба, Ореха, Ясеня и Сосны, которые располагали к мудрым неторопливым раздумьям и считались подходящими для закладки кораблей и новых поселений. Опасные дни наступали с двенадцатого, со Дня Ягуара; тут можно было следовать тропой сражений и битв, чтобы к двадцать первому дню - Дню Сокола-Чультуна - добиться победы, а затем, в Дни Попугая, Голубя и Керравао, собрать и разделить ее плоды. Конечно, символика эта была архаизмом, и Дженнаку, за тридцать лет странствий и войн в Срединных Землях и по другую сторону Бескрайних Вод, случалось обнажать меч в День Хлопка, штурмовать города в День Пчелы и заключать мир в День кровожадного Каймана - и был тот мир прочным, как доспех из черепашьего панциря. Но все-таки приятней заключать союзы в подходящее время, не пренебрегая обычаем предков - например, как сегодня, в День Фасоли.

Отряд из сорока пяти бойцов, считая с самим Дженнаком, его телохранителями и проводником Арзой, быстро миновал посадки какао и углубился в джунгли, как бы опустившись на морское дно; здесь царил такой же зеленоватый полумрак, бурые, серые и красноватые древесные стволы казались подводными скалами, а лианы, переплетавшие их - непроходимой чащей водорослей. Но Тощий Арза - в самом деле тощий, словно койот в голодный месяц Бурь - уверенно разыскал тропу, прорубленную в густом подлеске, и вывел людей Дженнака к столетнему лесному великану, закованному в доспех из бугристой серой коры. Несокрушимый ствол железного дерева тянулся вверх на полсотни локтей и там выбрасывал мощные ветви, почти параллельные земле, усеянные большими темно-зелеными листьями; этот природный шатер был таким плотным, что свет не мог пробиться сквозь него, и под деревом выжил лишь белесый мягкий лишайник. Эта поросль казалась ковром, сотканным из мириадов грязных белых шерстинок, но тут и там ковер был разодран в клочья, и из-под него выпирали узловатые древесные корни, похожие на скрученных предсмертной конвульсией толстых гадюк. Арза остановился посреди этого застывшего змеиного гнезда, склонил голову к плечу и поднял дротик.

– Арахак видеть нас, - произнес он на кейтабе с ужасным акцентом. - Видеть, кричать. Вопить, как попугай с поджареный задница!

Усмехнувшись, Дженнак прислушался; и верно, птичьи трели и щебет, жужжание невидимых насекомых и визг резвившихся над головой обезьян временами перекрывались странными звуками, подобными стонам сигнальной раковины. Из полумрака прямо на него вылетела бабочка с крыльями в две ладони, метнулась вверх, сверкнув синевато-стальным тельцем, и исчезла в густой зеленой кроне. Примельнула стайка длиннохвостых рыжеватых обезьянок, за ними серой тенью промчалась лесная кошка - словно клочок тумана, унесенного ветром. Незримый горн простонал вновь.

– Думаешь, дикари? - спросил Дженнак.

– Мой не думать, господин, мой знать! Они на деревьях. Сидеть там, стеречь нас.

– Стрелять?

– Может, стрелять, может, нет. Лесной дух ведать!

Щуплый гуар пожал плечами. Как и все воины, он был в накидке, свисавшей до земли, в глухом шлеме и прочных сапогах. Эти доспехи предохраняли и от ядовитых колючек, и от укусов змей, но Арза тонул в них, как россомаха, натянувшая медвежью шкуру. Плащом он разжился у Ирассы, шлемом и сапогами - у Хрирда, а те были выше проводника на целую голову и вдвое шире в груди. Но, несмотря на свое неуклюжее одеяние, двигался Арза с поразительной быстротой.

– Пожалуй, арахак не стрелять, - сказал он. - Нас много, и все воин - высокий, крепкий, в толстый шкура. Зачем стрелять? Лучше не спешить, ждать, когда все воин утонуть в болото.

– Чего пугаешь, крысиные ребра? - буркнул Ирасса из-за плеча Дженнака. - Не видел я, что ли, болот в Бритайе? Видел, да не нашлось такого, в котором бы я потонул! Прежде сеннамова черепаха заберется на Священный Дуб и засвищет жаворонком!

Среди солдат послышались смешки. В эту экспедицию Дженнак отобрал людей молодых, легких на ногу, не полукровок-северян, а одиссарцев, прибывших в Бритайю два-три года назад и еще не успевших отвыкнуть от жаркого солнца и влажных теплых ветров Серанны. Здесь, на берегах Матери Вод, зной был куда мучительней, а душный воздух джунглей раскаленным клинком буравил глотку и терзал грудь жвалами огненных муравьев. Но воины терпели, обливаясь потом под кожаными шлемами и накидками. Вдобавок каждый тащил изрядный груз - щит, меч, копье либо самострел с запасом железных шипов, а также тюки с дарами для арахака.