И явилось новое солнце - Джин Вулф Страница 35

Как и в первый раз, Афета вложила свою руку в мою.

– Я обещала показать тебе чудеса.

Я увлек ее прочь от здания.

– Я не готов к чудесам. Ни твоим, ни любой другой женщины.

Она рассмеялась. Обычно в женщине нет ничего более лживого, чем ее смех – этакий звук коллективного общения, как отрыжка на пиру у автохтонов; но мне показалось, что в смехе Афеты прозвучала искренняя радость.

– Я говорю правду.

После перенесенного страха я все еще испытывал слабость да к тому же изрядно пропотел, но дело было не только и не столько в этом; если я вообще в чем-нибудь смыслил (хотелось бы надеяться), так это в том, что сейчас мне не следует вступать в случайную связь.

– Тогда просто прогуляемся – уйдем от места, которое ты так стремишься покинуть, и побеседуем. Днем у тебя имелось немало вопросов.

– Сейчас их у меня не осталось, – признался я. – Мне надо подумать.

– Ну, это полезно всем. – Она улыбнулась. – Всегда или почти всегда.

Мы шли по длинной белой улице, которая извивалась, как русло реки, чтобы уклон ее не становился слишком крутым. Вдоль нее, похожие на призраки, стояли белые особняки. Большей частью они были тихи, но из некоторых доносились звуки веселья, звон хрусталя, обрывки музыки и шаги танцоров; но ни разу тишину не нарушил человеческий голос.

Миновав несколько домов, я продолжил:

– Вы не разговариваете так, как мы. Мы бы сказали, что вы вообще не разговариваете.

– Это вопрос?

– Нет, это ответ. Наблюдение. Когда мы шли в Палату Слушаний, ты сказала, что не говоришь на нашем языке, а я не говорю на вашем. Никто не говорит на вашем языке.

– Я выразилась фигурально, – объяснила она. – У нас тоже есть средства общения. Вы не пользуетесь ими, а мы не пользуемся вашими.

– Ты плетешь сеть противоречий, чтобы поймать меня в нее, – сказал я, хотя мысли мои были далеко.

– Вовсе нет. Вы общаетесь посредством звука, а мы – молчанием.

– Хочешь сказать – языком жестов?

– Нет, тишиной. Ты производишь звук своими голосовыми связками и придаешь ему форму положением неба, языка и губ. Ты делаешь это так давно, что уже почти достиг автоматизма; но в раннем детстве тебе пришлось учиться этому, как и каждому ребенку вашей расы. Мы бы тоже Могли, если бы захотели. Слушай.

Я прислушался и услышал тихое журчание, исходившее, казалось, не от нее, а из воздуха вокруг. Словно незримый немой подошел к нам и издал некий горловой звук.

– Что это было? – спросил я.

– Ага, значит, вопросы у тебя все-таки еще есть. То, что ты слышал, – голос. Так мы зовем иногда к себе, если ранены или нуждаемся в помощи.

– Ничего не понимаю, – сказал я. – Да и не очень-то хочу понять. Мне нужно побыть наедине со своими мыслями.

Между особняками били многочисленные фонтаны, а вокруг них стояли деревья, высокие, незнакомые мне и прекрасные даже в темноте. Вода фонтанов не содержала благовоний, в отличие от многих из тех, что струились в садах Обители Абсолюта, но аромат чистой воды Йесода был слаще любых благовоний.

Росли здесь и цветы – я видел их, когда мы сошли с флайера, и мне предстояло увидеть их вновь поутру. Почти все они сейчас спрятали свои головки в плотных лепестках, и лишь бледный лунный плющ цвел вовсю, несмотря на отсутствие луны.

Наконец улица вывела нас к прохладному морю. Там на берегу лежали маленькие лодочки йесодиан, которые я видел сверху. Берег не был безлюден – мужчины и женщины прогуливались между лодок и у самой кромки воды. Время от времени одна из лодочек отплывала в темноту, плескаясь на мелкой волне; а иногда появлялась какая-нибудь новая лодка с парусами, цветов которых я не мог разглядеть. Свет загорался только изредка.

– Когда-то мне хватило ума поверить, что Текла жива… – промолвил я. – Это была уловка, чтобы заманить меня в шахту к обезьянолюдям. Тому виной Агия, но сегодня ночью я видел ее мертвого брата.

– Ты не понимаешь, что случилось с тобой, – сказала Афета. Голос ее прозвучал несколько смущенно. – Потому-то я здесь – чтобы объяснить все это тебе. Но я не стану объяснять, пока ты не будешь готов, то есть пока ты не спросишь меня.

– А если я никогда не спрошу?

– Тогда я вовсе не начну объяснять. Впрочем, тебе лучше во всем разобраться, тем более если ты – Новое Солнце.

– Неужели Урс так важен для вас?

Она покачала головой.

– Тогда зачем же вы возитесь с ним и со мной?

– Потому что нам важен твой род. Если бы мы могли охватить вас всех разом, это было бы намного проще, но вы рассеяны среди десятков тысяч миров, и тут мы бессильны.

Я промолчал.

– Эти миры очень удалены друг от друга. Когда какой-то из наших кораблей идет из одного в другой со скоростью звездного света, плавание занимает много веков. Те, кто плывет на корабле, даже не замечают, но это так. Если корабль прибавит скорости, разгоняясь на солнечном ветру, время начинает течь вспять, так, что он прибывает к месту назначения раньше, чем пускается в плавание.

– Должно быть, для вас это не очень удобно, – сказал я, глядя куда-то в море.

– Для нас, но не для меня лично. Если ты думаешь, что я какая-нибудь начальница или хранительница вашего Урса, оставь эту мысль. Она в корне ошибочна. Кстати, представь себе, что мы хотим сыграть в шахматы на доске, клетки которой – лодки, плавающие в этом море. Мы делаем ход, но в это самое время лодки двигаются, составляя новую комбинацию, и для того, чтобы сделать новый ход, нам приходится перебираться с лодки на лодку, а это занимает немало времени.

– И с кем вы играете? – спросил я.

– С энтропией.

Я перевел взгляд на нее.

– Говорят, что в этой игре невозможно выйти победителем.

– Мы знаем.

– Текла и вправду жива? Жива не только во мне?

– Здесь? Да.

– А если я возьму ее с собой на Урс, она сможет жить там?

– Тебе не позволят.

– Тогда я не стану спрашивать, смогу ли я остаться здесь с ней. На этот вопрос ты уже ответила. Не больше дня после того, как все будет кончено, сказала ты.

– А ты бы остался с ней здесь, если бы это было возможно?

На миг я задумался.

– И оставить Урс замерзать во мраке? Нет. Текла не была хорошей женщиной, но…

– Не была хорошей по чьим меркам? – переспросила Афета. Не дождавшись ответа, она добавила: – Я серьезно спрашиваю. Ты можешь думать, что мне все известно, но это не так.

– По ее собственным. Я хочу сказать, если только найду нужные слова, что она – как, впрочем, все экзультанты, за очень редким исключением, – ощущает некую ответственность. Меня всегда поражало, как она, столькому научившись, придавала этому так мало значения. Так было, когда мы разговаривали с ней в ее камере. Много позже, когда я уже несколько лет пробыл Автархом, я понял – все потому, что она знала о чем-то лучшем, о том, чему она училась вплоть до своей смерти. Слабое, конечно, объяснение, но мне, похоже, не выразиться яснее.