Урожай собрать не просто - Юлия Васильева Страница 35

Прежде чем в нас полетит веник (а в его конструкции как раз была учтена возможность дальних полетов), я воспользовалась единственной возможностью на спасение: закрыла руками лицо и зарыдала.

— Что за леший? — удивленно протянул Ефим и отступил от меня на шаг.

Утешать плачущих, наверное, такой же талант, как музыкальный слух или умение видеть для художника. Одни люди могут с упоением гладить страдальцев по голове и даже подставлять свое плечо, чтобы те, не стесняясь, использовали его в качестве носового платка. Других при виде слез вдруг сковывает внезапный паралич, и все, о чем они могут думать в этот момент, — это как бы поскорее убраться из помещения. Порой встречается еще и третий тип, который, не умея вынести ваших страданий, вдруг начинает плакать вместе с вами и даже еще горше, чем вы, при этом зачастую не имея ни малейшего представления о причине концерта. Первый и третий типы для прекращения потока слез абсолютно бесполезны, я бы сказала, даже вредны. При людях второго типа перестаешь плакать просто потому, что чувствуешь себя палачом, применяющим запрещенные пытки.

Няня опустила веник и, судя по виду, с удовольствием выскользнула бы из кухни. У нас к слезам относились с опаской, потому что в нашей семье плакали только маленькие дети, да и то не все (маменька утверждала, что Ерем не плакал с самого рождения, чем очень напугал повитуху). Никто не знал, что делать с хнычущим и шмыгающим созданием — поэтому брат и няня смотрели на меня со священным ужасом.

Я же разошлась вовсю: то ли боги не обделили актерским талантом, то ли сказывалось нервное напряжение минувшей ночи. Чтобы не чувствовать себя совсем уж идиоткой, я сквозь слезы рассказала им о своих злоключениях. Наверное, не стоило показывать все в лицах, потому что Ефим очень уж проникся и даже под руку проводил меня до спальни, а няня принесла горячего молока и заставила выпить целую кружку перед сном, невзирая на то, что я его ненавижу.

Утром (или, если быть совсем уж точной, поздним утром в районе обеда) я проснулась семидесятилетней старухой… по ощущениям. Тело ломило, в особенности нижнюю его часть, передвигаться удавалось только при поддержке стен и предметов обстановки. А ведь и правда так когда-нибудь будет: просыпаетесь, а вам семьдесят: за стенкой басовито похрапывают внуки, хотя, казалось бы, еще вчера вам было столько же, сколько им.

Я помотала головой и, одевшись, мужественно поковыляла к выходу из комнаты. Если когда-то и буду старушкой, то очень бодрой старушкой из тех, которые до самой смерти задают перца своим родственникам. На пороге комнаты я обнаружила мнущегося Оську. Неужели бережет мой покой?

Не тут-то было.

— Там к тебе посетитель! — выпалил мальчишка и, еще немного помявшись, решил уточнить. — Мужчина!

С этими словами братец в буквальном смысле сбежал, как бы застеснявшись чего-то. Надо же, что это с ним? И что за мужчина? Может быть, расчувствовавшиеся поутру няня и Ефим решили на всякий случай послать за доктором?

Эм-м-м… ни за что на свете не покажу сэру Мэверину место, которое сейчас у меня болит больше всего, будь он хоть сто раз врач и тысячу раз дипломированный.

Но в гостиной меня ждал отнюдь не доктор.

— Добрый день, господин Клаус! — приветствие получилось удивленным, на тон выше, чем обычно. — Присаживайтесь.

Я взяла себя в руки и постаралась сесть как можно естественнее, но движения все равно выходили, словно у деревянной игрушки, а уж выражение моего лица при этом очень далеко отстояло от светского. Фабрикант тоже сел, и я не без удовольствия отметила, что гость, похоже, в полной мере разделяет мои страдания. Хотелось выразить ему свое понимание и сочувствие по этому поводу, но я держала себя в руках, так как осознавала, что без некоторого ехидства сделать это не получится.

— Судя по вашей улыбке, леди Николетта, вы должны были уже догадаться о цели моего визита, — отчего-то крайне недовольно начал фабрикант.

Я же еще даже сказать ничего не успела, а он уже сердился и смотрел так, будто это мой разбойный гений вчера украл его лошадей.

— К сожалению, не имею ни малейшего понятия. — Улыбка тут же сошла с моих губ. — Наверное, хотите поговорить о вчерашнем происшествии.

Я небрежным движением положила правую руку на подлокотник кресла, так, что поддернувшийся рукав во всей красе открыл запястье, на котором багровели три отпечатка пальцев фабриканта. Да-да, смотрите, господин Клаус, это мне сейчас полагается быть не в настроении и бросать на вас хмурые взгляды.

При виде моего запястья гость стал мрачнее тучи, встал со своего места, хотя это явно доставило ему массу неприятных ощущений, и принялся расхаживать по комнате. Что вообще происходит? В чем я опять провинилась?

— Леди Николетта, мы с вами знакомы не так давно, — начал издалека фабрикант, меряя шагами коврик и глядя куда-то в сторону. Лучше бы уж сидел: ковер у нас ветхий, так и дорожку протоптать недолго. — Но у меня сложилось впечатление о вас как об относительно здравомыслящем и рассудительном человеке…

Интересно, «относительно» чего или кого? Я приподняла брови от такого вступления. К чему он клонит?

— Вы не боитесь работы, хотя ваши решения порой… хм… — гость замялся, видимо, подбирая более тактичный эпитет, — экстравагантны и нетипичны… Именно поэтому я тешу себя надеждой, что вы будете небесполезны для моего дела…

Мне надоело слушать его сбивчивый монолог, поэтому я решила перебить и расставить все по своим местам:

— Господин Клаус, иными словами, вы делаете мне предложение…

Фабрикант закашлялся и отчего-то сконфуженно вытер лоб рукой:

— Да-да, именно предложение…

— …работать на вас?

Но мои мысли дальше не побежали, потому что гость сконфузился еще больше и выдавил из себя:

— Нет, предложение… выйти за меня замуж…

Тут уже пришла моя очередь кашлять. Я, конечно, иногда бываю очаровательна, но не до такой же степени! Или это сон? Видимо, тот разбойник на дороге огрел-таки меня дубинкой, и на самом деле мое тело сейчас смирненько лежит под каким-нибудь кустиком с сотрясением мозга?

— Я знаю, ваша семья не богата и много предложить вы не сможете, — вдруг поспешно заговорил господин Клаус, все также продолжая расхаживать по комнате и избегая глядеть на меня. — Но того куска земли, который ваша матушка использовала в качестве залога, будет вполне достаточно в качестве приданого. Можете не беспокоиться, впоследствии я не упрекну вас ни словом, ни делом.

Некоторое время я была слишком поражена, чтобы говорить, но потом взяла себя в руки и задала единственный вопрос, который не давал мне покоя на протяжении всей его речи:

— Что… что здесь происходит?

Фабрикант замолк и наконец-то посмотрел на меня, будто впервые увидел.

— Я делаю вам пред…

— Это я поняла. Почему вы его делаете?