Двуликие. Ведьмино пламя - Яна Демидович Страница 35

Девчонка драила и начищала старый дом. Словно чистоплотный малютка-брауни, летала с этажа на этаж так, что Дориан с улыбкой начал подумывать, а не купить ли ей в благодарность кувшинчик сливок. Но улыбка эта быстро испарялась, и Дориан вновь озабоченно хмурил брови.

Потому что девчонка будила воспоминания. Стряхивая паутину, выставляя старые вещицы напоказ, она вынуждала его вспоминать всё смутное, почти забытое… И дорогое.

Он давным-давно запретил себе вспоминать. Раз и навсегда решил, что забудет всё и уедет. Туда, где никто не слышал о таких, как он, – в далёкий, солнечный край, Остралию, куда всегда стремилось отцовское сердце…

Отец. При этом слове рука, державшая брегет, стискивалась, захлопываясь капканом. Но серебро не жгло. И Дориан, понимая, что это – хорошо, однако, совсем не чувствовал радости.

А эта картина…

Он качал головой. Ходил из угла в угол, бросая быстрые взгляды в сторону наглухо закрытого окна, что скрывало сад, ограждало от ненужных воспоминаний… Жмурился до звёздочек в глазах, но продолжал видеть их, как в живую.

До чего долго он их не видел… До чего глупо было думать, что он позабыл…

Всё равно. Он уедет. Уедет.

Уедет!

***

…Девчонка принялась оживлять сад. Взялась за него с неукротимой энергией. И, перво-наперво, восстановила материнскую оранжерею.

Глядя сквозь щёлку в занавесках, Дориан смотрел, как она старательно вставляет новое стекло. Как стоит рядом и напряжённо размышляет, когда что-то не получается, а потом – бросается на воссоздание снова…

Это казалось невозможным. Странная, чужая, нездешняя девчонка из иного мира, бывшая белоручка, что любила помыкать слугами, – она всё-таки повторила подвиг Мэриан Дрейк. И там, где раньше цвели орхидеи, магнолии, оцены и прочая экзотика из джунглей Пирмы и Неппала, вновь распустились цветы – не столь редкие, но такие же прекрасные.

Девчонка хлопотала над вялыми розами, гладила бугристую, точно кожа динозавра, дубовую кору. Шептала что-то листикам плюща, который обнимал дом…

И сад ожил.

Она вроде как и не замечала этого, но трава стала расти гораздо пышнее и гуще, исполин-дуб начал покрываться весенней зеленью, а цветы – все эти нарциссы, крокусы и розы – гордо подняли нежные головки, бросая вызов октябрю.

Девчонка упорно продолжала работать. Её не пугала даже непогода. И, когда небо начинало изливаться водой, ещё долго стояла там, в саду, с волосами, блестящими от капель, смеясь и подставив лицо ласковому дождю…

***

Воспоминания не хотели отступать.

Однажды, повинуясь внезапному порыву, Дориан сделал качели, какие в далёком детстве были у него. Всего-то – деревянная дощечка на двух верёвках, но радости от неё было – не счесть.

Он соорудил их украдкой, ночью, и крепко-накрепко привязал к ветке дуба. Утром, засев на свой пост у занавесок, он увидел, как девчонка, войдя в сад, на минутку замерла. Потом подошла – медленно, словно пугливый котёнок. Погладила пеньковую верёвку пальцем. Села.

Вскоре она уже качалась туда-сюда, взлетала ввысь и возвращалась обратно – волосы вороньим крылом трепетали по ветру, тонкое лицо оживилось и похорошело…

Она почти всегда была бледной. Казалась слабенькой, точно выращенный в темноте цветок. Но недавно силы в ней прибавилось. Девчонка словно обрела и закалила некий внутренний стержень. Конечно, её пока нельзя было назвать готовой ко всему… Хоть он и научил её многому.

В последнее время Дориан всё чаще ловил себя на мысли, что, пожалуй, не стоит её выгонять. Пускай так и живёт здесь. Жалко ему, что ли? Ведь он-то всё равно уедет. Какая ему тогда разница?

А девчонке будет прок. Даже слепой бы увидел, что она привязалась к этому дому.

К дому…

Удерживать мысли на одной Остралии становилось сложней. Счастливый Континент, эта мечта Джонатана Дрейка, по-прежнему находился далеко. Дом же – изученный вдоль и поперёк, родной, памятный дом – всякий день окружал его, будто кокон. Дориан засыпал и просыпался в нём, каждый раз утыкался носом в карту Остралии, дёргал за хвост фигурку миниатюрного кенгуру – и слышал топоток девчонки на лестнице, видел оживший сад и Линдо, вспоминал прошлое и семью…

…А как-то днём, стоя лицом к закрытому окну, стиснул в кулаках шелковую ткань. И, словно разрывая путы, распахнул занавески.

***

Дверь не скрипнула.

Дориан обошёл клетчатый, лежащий на полу, рюкзачок. Остановился.

Комната была той же. И всё же – неуловимо другой.

Дориан обвёл взглядом шкафы. За стеклом, прозрачным, как спокойная вода, стояли его шхуны и фрегаты. Те самые, что он собирал вручную, высунув язык от усердия… Он тщательно закреплял каждую часть, до самой малюсенькой детали. Дожидался сезона дождей и, наконец спустив их на воду, с гиканьем бежал рядом, пока его детища плыли по бурному, текущему вдоль дороги, ручью…

Подле макетов лежали образцы морских узлов, и пальцы чудно́ дрогнули, будто вспомнив, с каким старанием они вязали эти узлы. С дальней стены улыбался далёкий предок: Дориан разглядел портрет лихого Адмирала Дрейка и невольно послал улыбку в ответ. По правую руку, на низкой, словно пенёк, тумбочке, стояла подставка для книг, с двумя горгульями по бокам – в ней ровно стояли знакомые томики. А на кровати с раздвинутым пологом сладко спала девчонка, одетая в современную голубую пижаму.

Она лежала смешно, наискосок: половина одеяла сползла вниз, одна рука свободно свисает с кровати, другая…

Дориан ощутил, как странно кольнуло в левой стороне груди. Девчонка прижимала к себе старину Нэдди – его недотёпу-Нэдди, у которого вечно отрывался то хвост, то глаз, то лапа… Мама всякий раз латала его. И журила Дориана за то, что он никак не может уследить за своим другом. А он лишь кивал растрёпанной головой и, подхватывая подлеченного товарища, мчался на поиски новых приключений.

«Как же давно это было…»

Дориан безотчётно шагнул ближе, навис над спящей.