Неопалимая - Маргарет Роджерсон Страница 35

Мое внимание привлек голос другого продавца.

– Арбалетный болт, поразивший Артемизию Наймскую, чудесным образом обнаруженный на поля боя! Достаточно одной медной монеты, чтобы прикоснуться к нему и получить ее благословение! Гарантированно исцеляет раны, защищает от скверны, поднимает настроение!

На мгновение я едва не поверила в то, что услышала. Но затем раздался другой голос.

– Щепки от святой стрелы с пятнами крови самой святой Артемизии! Подлинная вещь! Купите кусочек всего за пять монет! – Торговец взглянул на своего конкурента через дорогу.

Я в недоумении взирала на длинные очереди, толпившиеся у каждого из этих лотков. Затем в груди закипел гнев, заставив меня остановиться прямо посреди улицы. Чарльз ушел на несколько шагов вперед, прежде чем заметил, что я отстала, и поспешил вернуться.

– Что-то не так? – Он перехватил направление моего взгляда и насмешливо улыбнулся. – Невероятно, а? Я слышал, что они обмакивают столько деревянных щепок в свиную кровь, что мясники уже не справляются. Так уж сложились обстоятельства, думаю. Ты знаешь, что они уже называют сражение «Битвой за Бонсант»? Подобно чему-то из Войны Мучеников. О, – добавил он вдруг, поднимаясь на носки, чтобы охватить взглядом дальнюю часть улицы, – пойдем, нам нужно убраться с дороги.

По узкой улочке шествовала какая-то процессия. Это все, что я успела понять, прежде чем Чарльз увлек меня в сторону, под каменную арку дверного проема. Остальные прохожие делали то же самое, втискиваясь между лавками или в переулки. Солдат бросил быстрый взгляд вверх, подвинувшись, чтобы освободить место, и я почти последовала его примеру, прежде чем поймала себя на ошибке. Подобно старой паутине, верхнюю часть арки облепили тени, их цепкие руки и искаженные лица то появлялись, то исчезали из виду. Тени, которых Анна Монтрпрестрская не должна была видеть.

– Знаешь, я видел, как это произошло, – произнес Чарльз. Я ощутила толчок тревоги, но, когда искоса бросила на него взгляд, он не смотрел на меня. Солдат глядел в сторону лотков, выражение его лица было отрешенным.

– Я был там, на поле боя, сражаясь. И видел ее – Артемизию Наймскую. Даже коснулся ее лошади.

– Как она выглядела? – осторожно спросила я.

– Красивой, – произнес он с сияющими глазами. – Подобно самой Госпоже, окруженная серебряным огнем. Самая прекрасная дева, которую я когда-либо видел.

Тогда он точно не разглядел меня.

Я уже начинала задаваться вопросом, как долго мы собираемся торчать в этом закутке вместе, когда ощутила, что Восставший зашевелился, слабо скребя когтями, чтобы привлечь мое внимание.

– Монашка, – прошипел он, – берегись. Реликвии…

На улице воцарилась тишина. Во вновь обретенном безмолвии раздался звон колоколов и тягучие то поднимающиеся, то опускающиеся звуки голосов, сливающихся в священном песнопении. По рукам побежали мурашки. Я вжалась спиной в камни, наблюдая за медленно движущейся процессией жриц в белых одеждах, с опущенными лицами, плавно покачивающих серебряными кадильницами. На их пальцах сверкали жемчужные кольца. По мере того как ладан затуманивал улицу позади них, тени, скрывающиеся в полумраке, смешивались с дымом и рассеивались.

Это, должно быть, сироты – жрицы, посвятившие жизнь очищению. Реликвии Утопших позволяли им погружаться в священные бассейны на многие часы, чтобы подготовиться к очистительным ритуалам, подобным тому, что они проводили сейчас.

И они были не одни. Шесть рыцарей, замыкающих процессию, несли паланкин. Из-за приоткрытых штор была видна женщина в роскошном одеянии из шелка и парчи. На голове ее покоилась митра, обильно расшитая золотом. При приближении паланкина присутствующие касались лбов в знак почтения.

Это была Божественная. На мой взгляд, она выглядела не старше, чем была четыре года назад в Наймсе, хотя ее возраст трудно определить наверняка. С волосами, убранными под митру, и тонкими чертами лица, застывшими под белым гримом, она больше походила на раскрашенную деревянную куклу, чем на человека. Ее многочисленные реликвии завершали впечатление: кольца на каждом пальце, янтарная подвеска на груди, а на коленях – инкрустированный бриллиантами скипетр.

Внутренности сжались, когда паланкин поравнялся с нашей аркой. Дым от кадильниц обжигал горло и щипал глаза. Если бы Божественная использовала какую-нибудь из своих реликвий, сомневаюсь, что Восставшему удалось бы остаться незамеченным в его нынешнем состоянии. Но как я ни ожидала, затаив дыхание, ее белое лицо не повернулось в нашу сторону. Божественная разговаривала с кем-то по другую сторону паланкина, чья личность была скрыта от меня. Кто бы это ни был, тем человеком она восхищалась. Аура одиночества, что преследовала ее в Наймсе, исчезла. Ее широко распахнутые глаза выглядели жаждущими, даже преданными. Я так и застыла в напряжении все то время, что паланкин шествовал мимо. До тех пор, пока картинка не сдвинулась, показывая фигуру, шагавшую рядом с Божественной.

Леандр.

Его взор был прикован к Божественной. Если бы он хоть на миг отвел взгляд, то увидел бы меня, стоящую в тени рядом с Чарльзом. Я знала, что мне не следует смотреть на него, дабы он не почувствовал моего присутствия, но не могла отвести глаза.

Выглядел он нехорошо. Одну руку положил на бортик паланкина, словно помогая нести его вперед, но в бледных пальцах и строгой осанке ощущалось едва заметное напряжение, свидетельствовавшее о том, что священник больше опирается на него, чтобы не хромать при ходьбе.

Теперь, не будучи в пути, он носил полное облачение клирика. Стало понятно, почему он не надевал эти одежды в дорогу. Изысканная серебряная епитрахиль ^[1], наброшенная на его одежды, испачкалась бы в сельской местности, как и подходящий к нему цингулум ^[2]. Сами одеяния были совершенно такими же, за исключением серебряного окулуса, вышитого у горла, чуть пониже воротника, яркого на фоне черной ткани, обрамленного с двух сторон епитрахилью, узор которой, как я поняла, изображал переплетающиеся цепи.

Я задумалась, скольким людям он вчера причинил боль, раз ему теперь так тяжко. И сколько еще боли причинит, преследуя меня, если узнает, что я все еще жива. Несмотря на то что ему было больно, выражение его лица оставалось спокойным и отрешенным, подобно высеченному лику святого, благочестиво взирающего со свода и не обращающего внимания на страдания внизу. Торжественно-священное спокойствие Леандра делало его скорее равным Божественной, нежели ее подчиненным.

Наконец паланкин скрылся за поворотом. Я затаила дыхание, когда песнопения стихли, сменившись голосами торговцев, предлагающих свои товары.

Но и после того, как движение возобновилось и Чарльз вывел меня обратно на улицу, я еще долго ощущала внимание Восставшего, следующее за процессией. Он остался странно настороженным, пока мы пробирались сквозь шум и вонь города, а мой взгляд был прикован к булыжникам.