Время мушкетов - Денис Юрин Страница 35

Парочка уже прошла большую часть пути от оскверненного пьянством храма до старой церкви, когда своенравный бродяга-ветер, меняющий направление чуть ли не ежеминутно, донес до их ушей странный звук.

– Тише, – прошептал Патриун, остановившись и прислушавшись.

Проказник-ветер сменился опять, привлекший внимание священника звук затих. Сколько полуночники ни напрягали слух, они так и не услышали ничего, кроме отрывистого собачьего лая да пронзительных взвизгиваний сварливой жены, корящей мужа за отсутствие должного внимания к ее персоне и за хроническое безделье.

– Ладно, пошли, – Аке легонько подтолкнул старика, – обычная драка. Напились мужики да морды друг дружке чистят. Потом устанут, дрыхнуть отправятся, а там по утрянке мировую заключат. Дело житейское, дело знакомое…

– Не скажи, дружище, не в каждой драке слышатся предсмертные стоны и лязг стали…

Аке удивленно вскинул густые брови и, не моргая, уставился на самоуверенного старичка, пытаясь разобрать, шутит ли тот или впал в старческое чудачество. Еще никто из напарников, ходивших с ним и на кабана, и на медведя, не додумался упрекать его в глухоте. Услышанный ими звук был кратким, доносился издалека, и охотник не смог разложить его на отдельные составляющие. Он не сумел, а древний старичок смог… это уже попахивало оскорблением!

– Думаешь, из ума выжил или издевку задумал? – прочел мысль, буквально написанную на лбу напарника, Патриун. – Давай-ка, пошли!

– А стоит? – робко возразил охотник.

Аке был уверен, что Патриуну померещилось, но червь сомнений водится в любой голове и гложет хозяина по всякому поводу. На все сто даже в прописных истинах бывают уверены лишь полные идиоты, нормальный же человек всегда допускает, что хоть на одну-две сотые доли процента может быть не прав. Если старику не почудилось, их ожидала встреча с вооруженными людьми, половина из которых, если не больше, убийцы или разбойники. А кто же еще мог звенеть мечами в ночи? Аке ужасно не хотелось ввязываться в чужие дела, уже принявшие опасный оборот, в особенности, когда из оружия имелись лишь кулак да нож за голенищем сапога. Охотник хотел вразумить перебравшего лишнего и поэтому воспылавшего бойцовским духом старичка, но, к сожалению, не успел вымолвить даже слова. Глаза священника, истосковавшегося по приключениям за годы в монастыре, загорелись бесовским азартом, а тонкие пальцы так цепко впились в руку широкоплечего мужика, что оставили на ней синяки даже через медвежью шкуру куртки.

Патриун быстро рванулся с места, показав завидную для его возраста прыть. Аке чуть не упал, запнувшись ногой о торчавший из земли пень, медленно гниющее напоминание о том, что еще недавно на этом месте шумел лес. Бежать под ручку с шустрым старичком оказалось непросто, поэтому охотник, прежде всего, освободился от крепко вцепившейся в его руку ладони. Пробежав по темной улочке шагов тридцать, Патриун вдруг резко остановился и закрутил головой, совершенно не беспокоясь, что чуть не был раздавлен разогнавшимся спутником. К счастью, Аке успел затормозить, но опять споткнулся и, едва не подмяв под себя тщедушного старичка, упал на колени. Священник, казалось, так и не понял, что чудом избежал смерти. Его ставшие с годами хрупкими кости не выдержали бы массы пышущего здоровьем тела, если бы оно придавило его сверху.

– Теперь слышь, я ж говорил! – победоносно воздев к ночному небу клюку, выкрикнул Патриун и схватился свободной рукой за ворот медвежьей куртки, как будто действительно был в силах помочь товарищу подняться.

Аке не ответил, лишь что-то тихо проворчал себе под нос, проклиная суетливого дружка, чьи пальцы вместо звериного меха цеплялись за его густую шевелюру и безжалостно тащили ее вверх.

Хоть охотник не на шутку и разозлился на старичка, но не мог не признать его правоту. Со стороны не более светлой, чем улица, подворотни был слышен шум, который действительно распадался на несколько характерных для ночной схватки звуков: топот и беготня; скрежет ломаемой древесины и звон стали скрещиваемых мечей; ругань, крики о помощи, проклятия, которыми щедро обменивались дерущиеся, и, конечно же, предсмертные стоны. Там в темноте, правда, не в самой подворотне, а где-то за ней, на самом деле полным ходом шел бой, притом, судя по частоте и характеру оружейного звона, можно было точно сказать, что вели его не пара, не тройка дебоширов, еле держащих в руках оружие, а добрый десяток бывалых солдат. Новички и рубаки в подпитии слишком много бренчат оружием, в то время как настоящие мастера стали берегут клинки и принимают на них удары врага только в двух случаях: когда нельзя уйти корпусом или когда хотят выбить из рук противника оружие.

– Ну, давай, шустрей поднимайся! – Патриуна разозлила медлительность компаньона.

– Скажи, а ты взаправду собираешься туда идти? – произнес Аке, вставая с колен, но не торопясь бежать на звук. – Зачем нам в чужие дела вмешиваться, да и толку-то? Ты на себя посмотри, неужто жить надоело?

Охотник был прав: впервые за весь вечер Патриуну не нашлось, что возразить. Первый же удар кулака среднего по силе мужчины оказался бы для него смертельным, не говоря уже о том, что клюкой очень неудобно биться против настоящего боевого оружия. Чувствующий нутром, что просто обязан принять участие в боевой потехе, священник поступил по примеру хитрой женщины, загнанной в угол неуклонной мужской логикой. Он ушел от ответа, точнее просто убежал, скрылся в темноте, поставив рассерженного Аке перед жестким выбором: или следовать за ним, или забыть о новом знакомом, радушно пригласившем его под свой кров. С одной стороны, бросать старика охотнику не хотелось, возвращаться на сбор и спать на бочонке тоже, а с другой стороны, риск лишиться жизни непонятно ради чего – слишком большая плата за кров да ночлег. Охотник колебался, а время неумолимо шло, снижая с каждым мигом шансы найти и вразумить не ведавшего страха, а может, просто не желавшего умирать в теплой постели старца.

* * *

Едва забежав в темноту подворотни, священник поскользнулся на какой-то вязкой массе и интенсивно замахал на бегу руками, пытаясь удержать равновесие и не упасть лицом прямо в простиравшуюся перед ним лужу. Его старания не оказались напрасными, равновесие было восстановлено, темп передвижения почти не нарушен, но все равно не обошлось без потерь. Патриун вывихнул плечевой сустав, да еще проклятая клюка вырвалась из на миг разжавшейся ладони и улетела в неизвестном направлении, хотя, судя по звону разбитого стекла и возмущенному воплю разбуженного средь ночи хозяина дома, о точке приземления опоры в старческой жизни можно было легко догадаться.

Страх, что Аке кинется за ним следом и отнюдь не для того, чтобы помочь принять участие в драке, а, наоборот, помешать, причем применив грубую физическую силу, заставил старика быстро двигаться дальше. Потеря единственного оружия, как ни странно, нисколько не снизила боевой дух. Патриун был уверен, что на месте схватки сможет подобрать меч или дубину. Хватит ли ему сил, чтобы достойно применить оружие, вспомнятся ли старые, давно утраченные боевые навыки, это как раз стояло под большим знаком вопроса, но, как неисправимый оптимист и хранитель веры, священник уповал на лучшее.