Война - Денис Юрин Страница 35

Сон Дарка был тревожным, хоть в нем не было ни единой связующей нити, ни ярких по новизне ощущений, подавлявших все остальные события. В голове моррона со стремительной скоростью мелькала хаотичная череда отрывистых картинок из прошлого, когда он умирал или страдал, получив тяжелое ранение. Чуть разбавляли воспоминания о пережитой физической боли горечь потери близких людей и немногочисленные эпизоды, когда его в чем-то обвиняли. Одним словом, сон был ни о чем. Он не был вещим, поскольку ни от чего не предостерегал, но точно нагнетал тоску с тревогой и предвещал уже близко подкравшуюся беду.

«Наверняка это лишь сказывается усталость, так называемое «проклятье странника», – успокаивал себя Аламез, уже проснувшись, но еще слишком вялый и сонный, чтобы открыть глаза. – Путник долго идет, преодолевает одно препятствие за другим, но вот когда до цели рукой подать, он вдруг останавливается и не решается сделать последние шаги. Он парализован страхом, ему все кажется… что-то ужасное должно непременно произойти: то ли злодеи-душегубы насмерть забьют, то ли нога подвернется и он шею сломает, то ли на голову камень свалится. Путник чует беду, которой вовсе и нет. Хватит на пустом месте паниковать! Ничего страшного со мной не случится, нужно просто взять себя в руки!»

К несчастью, не потерявший самообладания от кошмара моррон оказался неправ. Пока он пребывал в царстве видений, к нему осторожно подкралась беда и уже готовилась нанести смертельный удар в спину. Имя той беде было – измена! Открыв глаза, Дарк тут же увидел вокруг себя почти весь отряд, за исключением Крамберга, которого сам же отослал в город, чтобы разведать обстановку и узнать, какими слухами да сплетнями полнится базарная площадь. Отсутствовали также фон Кервиц и еще несколько бойцов из числа недавно освобожденных пленных. Новичков еще не воспринимали всерьез бывшие освободители, поэтому и не допустили на бунтарский совет или на судилище, которое явно собирались устроить.

Солдаты отряда сидели и стояли молча, плотно обступив со всех сторон спящего командира. С одной стороны, они не решались нарушить сон развенчанного божества, а с другой – мечтали о его скорейшем пробуждении. По суровым, отводящим от него взоры лицам Аламез сразу понял, что-то здесь не так, что-то изменилось за ту несчастную пару часов, когда он решился вздремнуть. За считаные доли секунды моррон восстановил в памяти все, что с ними произошло с тех самых пор, как через пролом в крепостной стене отряд вошел в город. Собственно говоря, ничего особенного и не случилось.

Незаметно и, главное, быстро миновав пустырь, превращенный горожанами в свалку всего, что лень вывозить да закапывать в лесу, герканцы очутились среди бедняцких халуп. Жителей не видели, поскольку те, явно испугавшись появления большого вооруженного отряда, мгновенно попрятались по своим гнилостным норкам. Возможно, их приняли за большую банду, пробиравшуюся окольными путями на ночной разбой в богатые кварталы, а может быть, и наоборот, перепутали с блюстителями порядка, проводящими облаву. Как бы там ни было, а попадаться на глаза вооруженным чужакам обитатели удбишевского дна не захотели. С четверть часа проблуждав в затхлом, унылом мирке развалюх хибар, диверсанты оказались на заброшенном кладбище, наполовину залитом зловонной стоялой водой, на другую – захламленном все теми же отбросами. Старенькая, покосившаяся часовенка показалась Аламезу самым лучшим убежищем на первое время, несмотря даже на то, что крыши практически не было, а стены могли вот-вот обвалиться. Отряду нужно было где-то остановиться, где-то перевести дух и собраться с силами. Хорошо сохранившийся подвал, поделенный бывшими обитателями на несколько просторных кладовых, показался моррону самым удачным местом для стоянки. В нем было сыро, но в меру; здесь можно было разводить костры, не опасаясь, что кто-нибудь увидит струящийся к небу дымок или отблески огня. Каменный потолок пустовавшего подвала на протяжении многих лет надежно защищал сваленные здесь обломки мебели и прочие куски древесины от снега и дождя, в результате герканцы получили внушительный запас дров и были избавлены от необходимости бегать по округе в поиске хоть каких-то сухих досок. К тому же люди боятся кладбищ, тем более на земле, или за древностью лет переставшей быть святой, или когда-то давно оскверненной. Люди боятся своих мертвецов, поэтому редко появляются вблизи от «последних пристанищ».

Отдав приказ всем отдыхать, командир назначил часовых, послал разведчика в город и сам отправился «на боковую». Все! Больше за это время ничего не случилось, так почему же все собрались вокруг него, откуда взялось недовольство на каменных лицах солдат? Аламез искал ответа, но оказался не в силах самостоятельно его найти…

– Что, други сердешные, не спится? Иль посмотреть собрались, как я во сне потешно хрюкаю да почесываюсь? – первым начал Дарк разговор, который был неизбежен, но, с другой стороны, никто не находил в себе духа начать. – Так я вам в дармовые шуты не нанимался! Скидывайтесь, ребятки, по медяку. Шапки не имеется, но шлем вполне подойдет! Ну, кто первый обогатит своего командира?!

Поднявшись со скрипучих дверец шкафа, служивших ему в течение нескольких часов довольно сносной кроватью, обнаженный по пояс Дарк бросил под ноги шлем и, искривив губы в ехидной ухмылке, обвел пытливым взглядом присутствующих.

– Ну, что молчите, что хари воротите?! Пары монет для благородного рыцаря пожалели иль возня моя сонная не по душе пришлась?! – откровенно издевался Аламез, демонстрируя пока еще не сказавшим ни слова бунтарям силу своего духа. – Значитца, так: иль сказывайте, зачем пришли и что на меня так пялитесь, иль пшли по своим углам, крысы помойные! – внезапно изменил тон обращения и выражение лица моррон. – Ну, у кого душонка в пятки не ушла?! Долго мне еще на ваши рожи любоваться?!

Солдаты не расходились, но продолжали упорно молчать. Одни тупили взоры, другие отворачивались, но никто не отважился открыть рот, чтобы высказать командиру свое недовольство. Долго так продолжаться, конечно же, не могло. Через минуту тягостного для всех присутствующих молчания смельчак бросить рыцарю вызов, конечно, нашелся. Как нетрудно догадаться, им оказался сержант, второй человек в отряде.

– Рыцарь Дитрих фон Херцштайн! – от неуверенности в себе чересчур помпезно и неуместно громко пробасил Герхарт. – Все собравшиеся здесь многим обязаны вам! Вы спасли наши жизни, за что мы служили вам верой и правдой. Но сегодня все… пришел конец… мы покидаем вас, а точнее, просим вас покинуть убежище нашего отряда! Думаю, не стоит объяснять причин, они и так явные… Забирайте ваше имущество и уходите, даем час на сборы. Мы не причиним вам зла. Мы не жаждем вашей крови!

– Уж не лез бы ты в ораторы, Герхарт, – рассмеялся моррон, как только сержант замолчал и уставился на него, как новобранец на полковое знамя во время присяги. – Дружище, с боевым топором у тебя лучше выходит обращаться, чем со словами, что выплевывает твоя косноязычная пасть. Но не утруждайся повторять, общий смысл я понял!

Не переставая улыбаться, Дарк лениво поднялся на ноги и тут же убедился, насколько дело серьезно. Почти половина солдат мгновенно положили подрагивающие от страха ладони на рукояти мечей. Его в отряде уважали, и это зиждилось не только на любви, но и на страхе. Практически все из присутствующих в этот момент в подвале не раз видели своего командира в деле и не хотели бы скрестить с ним мечи… Но раз они решились на бунт, значит, причина была действительно весомой: она сгубила любовь и даже пересилила страх.