Альв - Макс Мах Страница 34

1. Маненсдаг ^[31], двадцать восьмой день месяца мерз, 1611 года

— Расскажешь?

Вопрос, как вопрос. Но, увы, ей нечего сказать в ответ. А пропасть недоверия растет, и вскоре она уже не сможет до него докричаться. Подумав об этом, Альв действительно закричала. Это был крик боли, но никто его не услышит, — даже Яков, — потому что это беззвучный крик. Крик, который она не может выпустить на волю. Такие как она — кто бы она ни была, на самом деле, — не кричат в голос, не плачут, не сетуют на судьбу. Вот это Альв о себе уже знала. У нее есть внутренний стержень, принципы и правила, которые она никогда не нарушит, даже если очень этого захочет. Хотя от одного принципа она все-таки отступила. Возможно, это случилось из-за того, что Альв была дезориентирована, потеряна или что там с ней происходило в тот момент, когда она очнулась в мире Якова без памяти и без правильного понимания себя. Она не должна была полюбить, и, вряд ли, могла быть любима, но именно это с ней и случилось.

— Яков, — сказала она в ответ на его вопрос, все еще надеясь, что он ее поймет, — я очень прошу тебя верить мне! Я не должна просить, но прошу!

— Хорошо, — казалось, он не удивлен, и его не обидели ее слова. — Скажи то, что можешь.

— Я не знаю, как объяснить. — Такой нелепый ответ отличный способ потерять Якова навсегда, но не все из того немногого, что она уже знала о себе, Альв могла рассказать даже ему.

Или могла?

По ощущениям запрет был вызван скорее осторожностью и брезгливостью, чем необходимостью. Возможно, она дала клятву — кому, в чем? — или это было ее личное решение?

— Не можешь, не говори! — Яков не показал обиды. Не выказал недоверия. Он просто констатировал факт.

"Еще один шаг прочь…"

Ей представилась дорога, исчезающая в тумане, и Яков, уходящий по этой дороге в сизую мглу.

— Временами я просто знаю, что должна делать, — сказала Альв, преодолевая мучительное нежелание продолжать. — Когда ты отдал мне мои драгоценности…

Сжало сердце, ведь она шла сейчас наперекор всему, что считала правильным. Однако она сделала над собой усилие и продолжила:

— Я не помню практически ничего, а потом знание всплывает откуда-то, куда мне нет хода. Приходит без объяснений. Сразу вдруг. Не было и есть.

— Остановись! — неожиданно приказал он таким голосом, что ее пробила мгновенная дрожь. — Не продолжай! Я все вижу и понимаю.

"Ты понимаешь? — если бы она могла, улыбнулась бы. — Нет, Йеп! Это вряд ли… Как такое понять?"

— Ну-ка! — скомандовал он, останавливая коня. — Остановись, Альв!

Но ее лошадка остановилась и сама. И это хорошо, потому что у Альв вдруг не стало сил. Звуки стали глухими и далекими. Краски поблекли. Движения замедлились. Альв видела, как сквозь сон: Яков медленно-медленно слез с коня, тягучим шагом, словно завяз в меду, подошел к ней, взял, как ребенка, и вынул из седла…

* * *

Все это он уже видел раньше. За считанные минуты Альв изменилась до неузнаваемости. Она осунулась и потеряла присущий ей живой блеск. Побледнела. Поблекли глаза, и посерела кожа. Обвисли, став тусклыми, волосы. А когда он вынул ее из седла, она была уже без сознания.

"Она хотела рассказать, но не смогла?" — он сел на стылую землю и прижал Альв к себе, баюкая на руках, как ребенка. Это было несложно при такой значительной разнице в росте и весе, какая существовала между ним и ею. Большой мужчина и маленькая женщина. Красивая, элегантная и аристократичная в каждом движении, слове или жесте, невероятно женственная, желанная… Скорее всего, уже любимая…

"И когда это я успел в нее влюбиться?!" — но факт, каким-то образом успел, и даже сам не заметил, когда и как.

"Любовь…"

Любовь стареющего мужчины не похожа на любовь юноши. Она другая. От нее не вспыхивают, чтобы гореть, а сгорают сразу со всеми потрохами. Так случилось и с Яковом, и он об этом не жалел. Как не жалел и о том, что любовь к этой маленькой женщине разрушила его мир, исторгнув его в другой, давным-давно потерянный и ставший чужим. Нет, он не жалел ни о том, ни об этом, и ему, как ни странно, было все равно, кем или чем является его Альв на самом деле. А о том, что она не совсем человек, Яков уже догадался. Но кем бы, в конце концов, она ни оказалась — заколдованной принцессой или чудовищем, скрывающимся за личиной юности и красоты, — ему было безразлично. Вот уж, во истину, любовь зла!