Зов из бездны - Михаил Ахманов Страница 34

Я знал, в чем причина такой тесноты. Тир стоит на островке [43], в двух тысячах локтей от берега, и этот остров можно обойти быстрее, чем выпить кувшин вина. А народа здесь множество, торговля большая, и к тому же славен Тир различными ремеслами. Видел я, что делают здесь резную мебель и чеканные сосуды, чаши и кувшины из стекла, ожерелья и другие украшения, одежду и всевозможные ткани. Красят их пурпуром, добываемым из раковин [44], а промысел этот требует ныряльщиков, и тех, кто готовит краску, и тех, кто прядет и ткет и умеет придать тканям пурпурный или алый оттенок. Так много людей на этом островке, что умерли бы они в пять дней от голода и жажды, если бы не лодки и суда, которые везут зерно и мясо, рыбу и плоды и даже воду для питья.

С трудом мы протолкались через это скопище и вышли к Северной гавани, тоже забитой кораблями. Ветер внезапно переменился, и на меня пахнуло жутким смрадом, будто от горы гнилого мяса. Я задохнулся, Брюхо взвыл, и даже ко всему привычный Феспий зажал ладонью ноздри. Но гребцы, тащившие шатер и мешок, даже не поморщились. Один ухмыльнулся, другой пояснил:

– Ракушки гниют. Дорог пурпур, а без вони его не сделаешь.

Они сгрузили мое имущество на каменные плиты у воды и исчезли. Должно быть, радовались, что больше нет с ними Ун-Амуна, навлекшего божеский гнев.

Ветер, к счастью, изменился, и мы отдышались. Потом Феспий снял с плеча свой тюк, окинул взглядом гавань и сказал:

– Выбирай! И торопись, ибо пахнет здесь хуже, чем от тысячи непогребенных трупов.

Легко сказать, выбирай! Кораблей — что лягушек в пруду, и больших, и малых, и суетится рядом с ними тьма народа: нагружают и разгружают, чинят канаты и паруса, орут, ругаются, торгуются, тащат корзины с рыбой, мешки с плодами и зерном, живых овец и коз, птицу в клетках… Ясно, что одни приплыли в Тир, другие собираются отчалить, и пойдут эти суда на север, в Библ и Арад, — ибо куда еще плыть из Северной гавани?.. Несложно добраться в Библ, но вот на каком корабле! Шуршит в мешках зерно, блеют козы, плещется масло, а звона серебра и золота не слышно… Где они есть, где прячет их хитрый торговец? Выберешь корабль, а там, как было у Мангабата, обычный груз да сотня медных колец на пиво корабельщикам…

Я разглядывал мачты и палубы, мешки и корзины, грузчиков, гребцов и кормчих, и постепенно людское коловращение, хаос и суета обретали некий смысл. В дальнем конце гавани покачивались на волнах боевые корабли тирян, узкие и длинные, с двумя десятками весел по каждому борту; на палубных настилах сидели, скрестив ноги, воины, и я видел, как поблескивают острия копий и медные бляхи на щитах. Ближе к нам, у пристаней и молов, стояли торговые корабли, такие же, как судно у Мангабата, широкие и вместительные; их груз состоял из кож и тканей, скота и огромных кувшинов с маслом и вином, корзин с плодами и тому подобных товаров, что не столь уж драгоценны, но занимают много места. На таких кораблях — если простит меня Амон! — я повезу кедровые бревна в Танис, а там их перегрузят на речные барки и отправят в Фивы… И я вернусь домой, вернусь в святилище к мудрому Херихору, вернусь к своим детям и женщинам…

Но что мечтать о пустом? Верно сказано: не стоит тащить песок в пустыню и поливать медом финик!

Подумав об этом, я снова осмотрел гавань. Кроме больших кораблей были в ней суда помельче, не такие широкие и круглобокие, но тоже ходившие под парусом и на веслах. Один такой кораблик как раз двинулся в путь и плыл сейчас к выходу из гавани; в мерном ритме мелькали весла, парус полнился ветром, и мне показалось, что легкое суденышко идет быстрее, чем корабль Мангабата. Какой на нем груз? Наверняка не масло, зерно и финики, а нечто более изысканное, более дорогое… Чаши и сосуды из серебра и бронзы?.. Золотые украшения?.. Одежды из пурпурной ткани?.. Небесный камень бирюза?.. Такой товар стал бы мне желанной добычей!

На миг я устыдился — я, привратник храма Амона, гляжу разбойничьим взором на корабли и выбираю, кого ограбить! Знал бы об этом мой господин Херихор, не посмотрел бы на заслуги и года, и палка его сплясала бы на моей спине! Это с одной стороны, а с другой, на что не пойдешь ради славы Амона…

Заскулил Брюхо — жарко ему, и пить хочется, и есть, и воняет опять преотвратно… У городских врат дымились очаги харчевни, и я сказал Феспию, что осматривать гавань можно и оттуда, а заодно перекусить — у меня в мешке были кольца на мелкие расходы, пять серебряных и десяток медных. Мы перебрались на циновку, ближе к пиву, лепешкам и жареной рыбе, а Брюхо, стеная и кряхтя, перетащил туда наше имущество.

Нам принесли еду и большой кувшин с пивом. Феспий обмакнул лепешку в острый соус, откусил, прожевал и молвил:

– Здесь много людей и кораблей, Ун-Амун. Трудно выбрать подходящий.

Это не было вопросом — скорее, напоминанием. Возможно, подсказкой, так как после слов Феспия подумалось мне, что в людях я разбираюсь лучше, чем в кораблях. Как я уже говорил, такое искусство необходимо привратнику, дабы львов проводить с поклонами, а овец — с хлыстом и палкой. Здесь, рядом с гаванью, тоже были свои львы и овцы, а кроме них — хитрые юркие шакалы.

Я отхлебнул пива и, не глядя больше на корабли, принялся рассматривать людей, толпившихся на пристанях. Большей частью это были корабельщики и грузчики, полуголые, приземистые, потные, с растрепанными бородами — словом, точно такие же, как мореходы Мангабата. Кто таскал мешки и корзины, кто готовился отплыть, устраиваясь на скамьях гребцов, кто орал песни, сидя за кружкой вина, кого уже сморило — эти храпели в тени, задрав бороды к небу. Торговцы, окруженные слугами, неторопливо и важно прохаживались в толпе, стояли у судов и складов, наблюдая за грузом, о чем-то толковали со своими кормчими. Их бороды были ухожены и заплетены в косички, яркие цветные одежды спадали до самой земли, голоса звучали уверенно и громко. Были еще нищие и мальчишки, водоносы и погонщики ослов, содержатели харчевен и воины у городских ворот, даже пара жрецов, возносивших молитвы у большого судна. Должно быть, этот корабль плыл в далекие страны, а потому нуждался в особой милости Мелькарта.

Но был тут и другой народец. Повсюду, у кораблей и причалов, у харчевен и складов, шныряли хитроглазые молодчики, одетые небогато, но все же не в такое рванье, как мореходы. Многие из них крутились около торговцев, что-то предлагали, о чем-то спрашивали, а временами пускались бегом в город или к только причалившему судну. «Не купцы, не мореходы и не воры, — подумал я. — Кто же тогда?..» — и тут же заметил, что один хитроглазый кружит у нашей циновки. Возможно, его привлекали запахи пива и рыбы.