Такая работа - Сергей Демьянов Страница 34

Это мы думаем, что человек — это личность. Страхи и привычки, манеры, успехи и проигрыши, его отношение к нам самим — все это часто кажется нам более важным, чем то, сколько он весит и как выглядит.

У нежити другое мнение.

Для нее человек — это почки и печень, сердце и легкие, вырезка, эскалоп и бефстроганов. В среднем — примерно пятьдесят шесть килограммов вкусной еды, плюс еще полтора килограмма костного мозга. Для не самой крупной стаи — вполне достаточно, чтобы наесться.

Макс шел, как турист на загородной прогулке, только что под нос себе не насвистывал. Улыбался так, что Босс то и дело начинал коситься на него. Некоторые думают, что только очень жестокие люди испытывают удовольствие, убивая своего врага. Макс не был жестоким человеком. Просто он лучше других знал, как опасна стайная нежить. И откуда она берется.

Макс был музыкантом, пока не умерла его теща. Старуха ненавидела его лютой ненавистью — за вечное безденежье, за недостойную мужика работу, за постоянное «интеллигентничанье». Но главным образом за то, что он посмел отобрать у нее дочь, до того всецело принадлежавшую ей. Некоторые думают, что ненависть нематериальна, а потому не может убивать. Это не так.

Смерть похожа на игольное ушко; проходящий сквозь нее ничего не может забрать в свою будущую жизнь, кроме себя самого. Случается, что ненависть становится больше человека, годами носящего ее в своем сердце. Когда он умирает, ему приходится выблевать эту ненависть, как кошка выблевывает волосяной комок, нализавшись шерсти. Вот только волосяной комок обычно спокойно ждет, пока его уберут. С человеческой ненавистью дело обстоит несколько сложнее. Выходя из умирающего, она забирает с собой часть его сил.

Я бы очень хотел сказать, что этим все заканчивается. Человек, изошедший на ненависть, действительно входит в следующую жизнь более слабым, чем любой другой, но это не самое плохое. Когда он уходит, его ненависть остается здесь, как собака, брошенная хозяином.

Собака, которую с рождения натаскивали на людей, — и вот теперь наконец спустили с цепи.

Старуха ненавидела Макса двенадцать лет. Этого оказалось достаточно, чтобы превратить в монстра первую попавшуюся крысу. Или, может быть, кошку — потом не всегда можно разобрать, что было взято за основу. Есть причина, по которой стайные называются стайными. Там, где возникла одна тварь, очень скоро появится столько, сколько сможет прокормиться на этой территории.

Выморочные твари растут быстро: через три дня после похорон из подвала вышел первый взрослый гуль. Он поднялся по лестнице на восьмой этаж, выбил дверь и разворотил лицо жене Макса, разбиравшей в прихожей обувь, одним ударом лапы. Не потому, что покойница не любила дочь. Просто довольно трудно контролировать что-либо, когда тебя уже нет.

Макс отрубил ему голову куском оконного стекла, но его жене это уже не могло помочь. Она умерла спустя пятнадцать минут, еще до приезда «скорой». У Макса были порваны руки и живот. Его довольно долго и муторно шили.

Марька нашла его в больнице и с тех пор старалась не оставлять одного. В смерти жены Макс обвинял себя: рассорься они вовремя, она бы осталась жива.

Раньше он не расставался со скрипкой, теперь таскает с собой Сайгу-12К — с укороченным стволом и магазином на восемь патронов. Некоторые уверены, что, чем длиннее ствол, тем круче пушка. Может быть, это действительно так, не знаю. Как по мне, пушка не обязательно должна быть крутой. Лучше, если она просто подходит для решения конкретной задачи. Если тебе надо убить или хотя бы остановить очень живучую человекообразную тварь, выстрелив с расстояния примерно десяти шагов, этот короткий полуавтоматический карабин двенадцатого калибра пригодится больше, чем снайперская винтовка.

А следом за Максом шел я. В куртке, в ботинках на толстой подошве, в кожаных штанах, с двенадцатисантиметровым ножом в руке и АПБ в подмышечной кобуре. Я не слишком хорошо стреляю. Во всяком случае, хуже, чем Макс или Марька, за спины которых я привык прятаться. Но если ты некромант, тебе вообще не обязательно таскать с собой оружие.

Ты сам — оружие.

Лиза замыкала цепочку. Ее при всем желании нельзя было назвать «машиной смерти», но уж себя защитить она вполне способна. В правой руке у нее была длинная заточенная полоса посеребренной стали с рукоятью, оклеенной акульей кожей, а левой она ощупывала воздух вокруг, как слепая. И хмурилась. Ей тоже здесь не нравилось. Хотя, казалось бы, это не первая в ее жизни зачистка.

На воротах, оставшихся за спиной, сидела пара ворон. На фоне грязно-белого утреннего неба их силуэты были как две капли чернильной тьмы. Под тонкой снежной простыней, в нескольких местах протершейся до дыр, неумело прятался лед. Так всегда бывает после резких заморозков — сначала снег превращается в ледяную жижу, а потом смерзается намертво, превращая дворы и улицы в сплошной каток. Только там, где ходят люди, ледяную корку обычно скалывают.

Здесь некому было этим заниматься.

Хреново.

Если придется бегать, кто-нибудь из нас гарантированно сломает себе ногу.

Воняло старой гарью — так, знаете, словно кто-то подпалил старое тряпье, а потом вылил на него ведро жидких помоев, чтобы потушить. Сверху, присыпанное снежком, все выглядело вполне прилично, но сути это не меняло — там, внизу, все еще была вонючая разлагающаяся дрянь.

Склады не делают красивыми, но здесь было как-то особенно мерзко. Чертовски плохое место, из тех, что просто притягивают к себе всякую гадость.

В узких проходах между бетонными коробками лежали тени. И ни одного свежего следа на снегу.

Паршиво.

Выморочные твари днем обычно спят, забравшись в нору, и только ночью выходят на охоту. Многие думают, что нежить должна бояться солнечного света. Я видел кучу фильмов, в которых самые жуткие монстры сгорали, едва выйдя на солнце.

На самом деле так никогда не случается.

Это было бы слишком просто.

Лиза пошевелила замерзшими пальцами и уверенно махнула рукой в сторону одного из типовых бараков. Над запертыми воротами был привинчен фонарь; стойка, державшая его, почти проржавела. Снег перед въездом не расчищали уже пару недель, и там, в сугробе, лежала оторванная собачья голова. Никогда раньше не видел, чтобы нежить метила территорию объедками.

Усраться, как оригинально.

— Там, — сказала Лиза. — Пять или шесть особей, точнее не скажу.

Мы подошли почти к самому входу, когда за дверью послышался слабый стон. Вполне человеческий. Если не знать, что людей там, внутри, в принципе быть не может, легко перепутать.

Босса передернуло.

— Открывать? — уточнил он для проформы, уже потянувшись ключом к замочной скважине.

— Не надо, — остановил его я.

— Вы можете мне объяснить, чего мы ждем? — В его голосе было столько сарказма, что его можно было вместо перца в суп добавлять. — Второго пришествия?