Дети луны, дети солнца - Янина Волкова Страница 34

Может, боги и в самом деле прокляли род Волка, коль каждому, в ком течет эта кровь, уготована нелегкая дорога?

– Я всегда гордилась тобой, дорогая моя девочка.

Белолунная улыбается, когда Йорунн позволяет ей высвободиться из ее рук, и поворачивает голову, заметив сбоку темную фигуру. Хакон, величественный и могучий, несущий на плечах тяжелую медвежью шкуру, склоняет темноволосую голову перед кюной, прижав кулак к груди.

– Йорунн-кюна, удача увидеть вас перед нашим отплытием.

Кюна дарит ему молчаливую улыбку и, напоследок сжав пальцы дочери своими, идет прочь от пристани. Ренэйст знает, что мать больше не в силах сдерживать слезы, а жена вождя должна быть непоколебима перед лицом своего народа. Волчица провожает ее долгим взглядом, после чего обращает свой взор на возлюбленного. Хакон смотрит в сторону безмятежных черных вод и спрашивает:

– Страшно ли тебе, Ренэйст, дочь Ганнара из рода Волка?

И она отвечает ему:

– Только не рядом с тобой.

Он улыбается самыми уголками губ, так и не глядя на нее.

Ренэйст оглядывается по сторонам. Витарра нигде не видно, и она не знает, что думать. Абсурдный план ее брату по вкусу не пришелся, потому вполне можно ожидать, что он откажется от своей затеи. А что иное могла она сделать? Велеть отцу взять Витарра на борт, несмотря на то что Покоритель и слова о сыне слышать не хочет? Дева-воин сжимает пальцами узкую переносицу и хмурит брови. О нет, каковы ни были бы ее чувства к Витарру, она не может рисковать расположением отца ради него. Ренэйст слишком ценит свободу, которую имеет, и не согласится потерять ее из-за давних распрей. Подобные мысли не делают воину чести, но слишком хорошо помнит она, сколь гневен был отец в ту зиму, когда жестокая Вар забрала Хэльварда в свои холодные объятия.

Веретено не остановить. Нить не оборвать.

Не посмотреть через плечо, не увидеть, сколько пройдено. Жить только мигом, в котором ты есть. Забыть прошлое, не убояться будущего – таков путь воина.

Но там, далеко позади, она все еще белокурое дитя. И об этом не стоит забывать даже воину. Витарр тоже был ребенком. Что мог сделать он в тот миг? Ему не хватило бы сил, чтобы вытащить Хэльварда из холодной воды. Да, Витарр сам вышел на лед, манил за собой сестру, но разве прошло недостаточно времени, чтобы забыть об этом? Сколь долго отец намеревается делать вид, что в живых осталось лишь одно его дитя?

– Рена, – звучит голос Хакона, – конунг желает видеть тебя.

От чуткого взора не укрывается, как вздрагивает она после этих слов, и крепкие ладони сжимают ее плечи. Хакон прижимается губами к макушке возлюбленной, чьи волосы заплетены во множество кос, и шепчет успокаивающие слова, пока окружающие их люди слишком заняты собой, чтобы обратить на них внимание. Тревога покидает тело Ренэйст, она прикрывает глаза и льнет спиной к груди Хакона, дыша терпким запахом. Любовь ее всепоглощающая. С ним – на фьорды, во льды и под Солнце. С ним грабить, жить, гореть, убивать, мстить, любить и тонуть. С ним все и ничего без него. Разве может смертный обладать такой властью? Разве может подчинять себе, лишать воли?

Для нее он равен богам. Единственный из асов, кто не покинул.

– Иди, – шепчет он, оставляя мимолетный поцелуй на коже у нее за ухом.

И она идет, и встреча с отцом не тревожит ее. Протискиваясь сквозь толпу воинов, что готовятся на долгое время покинуть родные края, Ренэйст выискивает знакомые лица. Вот Ове стоит подле отца своего, и Сванна плетет у виска сына тонкую косичку, украшая ее новой бусиной из бирюзы. Оставляет она легкий поцелуй между его бровей, улыбается ласково, а после поворачивается к мужу. На лице у нее ни страха, ни сомнений, чему может позавидовать любая другая женщина, кою покидают муж и сын. Вот в окружении шести своих сыновей стоит рыжевласая Нильсин, и каждый из них стремится покрепче прижать к груди пышную, цветущую свою мать. Нильсин нежит каждого, как ребенка, хотя сама выглядит девочкой на фоне семи могучих воинов, мужа и сыновей своих. Ньял, коего заботливая мать, что достает затылком до плеча младшего сына, крепко держит за руки, ловит взгляд посестры и улыбается ей, лукаво подмигнув.

Хейд и Исгерд стоят поодаль, ближе к своему кораблю, и ни о чем не разговаривают. Ярл даже не смотрит в сторону своей наследницы, а та, стоя чуть позади матери, опускает взгляд вниз. Она сера и едва заметна, и Ренэйст торопливо отводит взгляд, не желая смотреть. Хейд была подругой ее детства, недостаточно близкой, чтобы назвать ее сестрой, но, став старше, будущая правительница островов окончательно растеряла свободолюбивый свой дух. И везде, куда бы она ни пошла, следует за Хейд материнская тень.

Белолунная находит отца среди иных ярлов, отдающих последние приказы перед отплытием. Видит она, как последние бочки грузят на корабли, и думает о том, может ли быть в одной из них Витарр. Как позорно для сына конунга пробираться на драккар отца таким образом! Все веселье мгновенно покидает ее, и тонкие губы воительницы не трогает и тень улыбки, когда отец встречает ее радостным смехом.

– Вот и ты, дочь моя! – Конунг кладет тяжелую ладонь на ее плечо. – Не скоро увидим мы снова родные берега. Готова ли ты к этому?

Она лишь поднимает на него взгляд, и он все понимает. Жестом конунг велит ярлам оставить их наедине, после чего вновь обращается к дочери:

– В первое свое плаванье и я тревожился. В этом нет ничего, чего стоило бы тебе стыдиться.

– Я не стыжусь, – шепчет она, – мне лишь кажется, что я не готова. Ты назвал меня своей наследницей, но… правильно ли ты поступил? Я остаюсь женщиной даже с мечом в руках, отец. С чего бы отважным этим мужам признавать меня своим конунгом?

Ганнар-конунг обхватывает грубыми ладонями лицо дочери, вглядываясь единственным своим оком в ее глаза. Ренэйст поджимает губы, шумно дышит носом, сжимая и разжимая озябшие на морозе пальцы.

– Глупы те, – неожиданно произносит он, – кто говорит, что женщина приведет нас к беде. Не видят они того, что вижу в тебе я. Ты – глас богов, дочь моя, крылатая валькирия. Ты поведешь наш народ за собой, когда придет время. Ты поведешь их к спасению, и даже асы пойдут за тобой, Ренэйст-конунг.

От обращения этого по коже ее проходит мороз. Мягко, но уверенно убирает воительница руки Покорителя от своего лица и говорит, отступив на шаг назад:

– Там, в Великом Чертоге, во время посвящения я почувствовала себя так, словно я на своем месте. Теперь же я как никогда ясно понимаю, что занимаю чужое.

Ганнар хмурится, и оттого заметнее становится шрам, пересекающий его лицо. Именно из-за этого шрама лишился он глаза, но не это сейчас волнует Ренэйст. Она смотрит на отца, и кажется ей, словно бы все звуки затихают, погружая их в тишину.

– И чье место, по-твоему, ты занимаешь?

Ренэйст отвечает вопросом на вопрос:

– Почему ты не позволишь Витарру отправиться в набег с иными воинами?