Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина Страница 34

Я стояла посреди детской, прижимая одной рукой коробку к боку, а другой удерживая округлившуюся от маленького чайника сумку. Стояла и смотрела на мальчика, который полусидел на кровати и во все глаза смотрел на меня, забыв даже о том, что секунду назад плакал. Под носом мокро, все щеки красные и в дорожках слез, ресницы склеились от влаги. Всхлипывал, нервно дрогнул плечиками — но не испугался. Не захныкал сильнее, не закричал, а, наоборот — весь затих и задышал ровнее.

В те несколько секунд погружения в его жизнь, заставили сжаться сердце от боли и ярости одновременно за судьбу мальчишки и меркантильность его родителей. Все мое, такое яркое до момента вызова, ушло на задний план. Я на службе, я пограничница, и нет ничего важнее, чем взять и сказать:

— Привет, Сержик. Я поймала твой самолетик.

— Мама сей-час…

— Она меня не заметит даже. Я ведь городская фея и меня может увидеть только тот, кто верит в волшебство.

Сергиус Хольт, девятилетний мальчишка, четвертый сын в семье. Отец работал на мебельной фабрике, обтягивал диваны и кресла, мать была домохозяйкой, и бедное хозяйство держалось на небольшой зарплате и пособии по инвалидности старшего ребенка. Первенец у супругов родился больным — глухим, полуслепым и умственно отсталым. Второго отправили учиться в интернат, третьего сплавили бабушке, а младший — Сержик, стал надеждой на будущее всех Хольтов.

— Нога болит?

Он закивал. Задрал одеяло, утер краем лицо и испуганно покосился на дверь — там шум и шаги, опасно приблизившиеся к детской. Мальчик не совсем верил, что видение не исчезнет от громких звуков и вторжения. Волшебство — это тихое, легкое, солнечное — как пыльца с цветка.

Я шагнула к кровати и присела на край. Коробку поставила на пол. Сняла перчатки и взяла ребенка за руку:

— Ну, рассказывай. Что мне нужно передать твоему другу?

— Пусть придет…

Восходящая звездочка детского футбола. Гранты, поездки, перспективы профессионального игрока, лига страны, гонорары, безбедное будущее — у родителей кружилась голова от понимания, что наконец-то они вытащили свой лотерейный билет, родив такого талантливого сына. С пяти лет гонял мяч, дважды ездил за границу на школьные межнациональные матчи. А весной сломал руку. Не страшно вроде. Но потом еще перелом. А летом стал жаловаться на боль в бедре. И Сергиус вдруг оказался на больничной койке, — тазобедренный сустав перестал расти, дистрофия хрящевой ткани и еще там что-то… латинское. Можно вылечить, — лекарства, поддержка, упражнения, — будет нормальным взрослым мужчиной, даже без хромоты. Только о спорте забыть. А если сейчас запустить, — станет колясочником. Инвалидом с усохшей ногой, неспособный ходить.

Мне нужно было самой держаться, чтобы не заплакать, глядя в распахнутые глаза ребенка, увидевшего чудо. Знал бы он, что самая дорога на свете мама и горячо любимый отец выбрали второе. Не искать помощи, а, наоборот, — второе пособие прибавится вместо спортивных гонораров. Ну и что, инвалид — не страшно, зато жив и работать не нужно. Не надо лечить и вытаскивать. Судьба такая.

— А я думал, что дедушка Лера меня обманул. Мама сказала… мама.

Поджал губы, стиснул мою руку сырыми маленькими пальцами и скривился. Я, пограничница пришла в тот момент, когда детское сердце едва не разбилось о жестокую реальность сказанных слов. Чудес нет. А письма-самолетики, которые он кидал в окошко, не долетали до его друга. Их не носили городские феи по улицам. «Это все выдумки дурака! Он собирает твои бумажки на газоне и в помойку кидает. И ты дебил, раз веришь в такое!».

А Сержик верил… запертый в комнате уже третий месяц, редко встающий с постели, с больной ногой, с суровыми и жесткими родителями — охотно и сразу поверил! Дворник подрабатывал тем, что брался за проблемы с сантехникой или ремонтом. Побывал в квартире, когда батареи на отопительный сезон проверял. Пожалел, наболтал сказок, подарил надежду ребенку.

— Я все обязательно передам.

— А потом придешь?

— Не знаю. Но если не получится, ты на меня не сердись. У фей много дел, и они должны всюду успеть.

— А вас много?

— Не очень.

— А ты?.. Ты?

Дверь распахнулась и женщина ввела в комнату парня лет двадцати. Она помогла принять ему ванну, помыла голову и натирала волосы полотенцем по ходу движения. На соседний диван — на его «детскую» половину комнаты. Сержик жил в одной со своим старшим братом. Мальчик вцепился в мои пальцы и второй ладошкой, с ужасом смотря на мать, которая мельком бросила взгляд на нас и буркнула:

— Чего наревелся-то? Ты уже взрослый, а в сказки только малыши верят. Ты же взрослый, а, Серги?

Странный вызов — не похожий на остальные. Выбивался из привычных уже тем, что я общалась с тем, кто был на грани, взаимодействовала не только словами, но и физически — давая понять, что я не его фантазия, а вполне себе живая. Мать он не боялся, она его никогда не обижала, всегда была ласкова, — ребенка напугало это столкновение, и меня на самом деле никто не увидел.

Я наклонилась к нему, поцеловала в лоб и шепнула:

— Мне пора.

Поднялась, забрала коробку и вышла через дверь. Через проходную вторую комнату, коридор и в подъезд. Не заперто. Для меня. А за порогом ощущение знания жизни целой семьи исчезло. Редко за все мои вызовы я попадала на детей. Они сами по себе очень редко были на грани, это прерогатива взрослых. А тут уже второй за короткое время. Девочка с чудом, и этот мальчик с волшебством.