Сердце на двоих - Диана Соул Страница 34

Алура почти кричала, но никто в повисшей тишине не смел ничего возразить.

Агве ободряюще коснулась моей руки, и я всей душой поняла, что это последний раз, когда я чувствую тепло ее тела.

– Мама… – прошептала я, и она обернулась.

– Я уже делала это, – произнесла она, стягивая с плеч шаль и буквально засовывая мне в руки. – С тобой, много лет назад. Делиться жизнью не так страшно и совсем не больно. Жаль только, моих крох не хватит, чтобы излечить Хло полностью. Но я дам ей самое важное – время. Неделю, а быть может, две.

В моем горле уже в миллионный раз за вечер застрял ком, я не могла говорить, но вместо меня это сделал Ричард.

– А дальше? – спросил он.

– Найдите того, кто создал проклятье, и заставьте снять. Это единственный способ, – ответила Агве и сделала еще один шаг к кровати Хлои. Больше она не оборачивалась, ее последними словами, которые я услышала, были: – Лекарь, унеси отсюда мою девочку… я не хочу, чтобы она это видела.

Ричард

Я и подумать не мог, какая сила заточена в хрупком тельце. Из объятий Кэрлайла Эмма вырывалась разъяренной фурией, била лекаря кулаками в грудь, норовила вцепиться ногтями в лицо. Ее можно было понять, и будь на ее месте другая, такое поведение вызывало бы во мне раздражение и неприязнь.

Я никогда не терпел истерик.

Но сейчас случилось исключение.

Мы все теряем близких, к такому невозможно быть готовым, это больно.

Даже мне было больно, когда я потерял отца, но королям не положено рыдать и убиваться, я был должен сохранить лицо и сохранил его. Тем временем лекарь усадил девушку в карету, уселся сам и хлопнул дверцей.

У меня глаза сузились от подобной наглости.

Да что он себе позволяет? Закрыть дверь перед носом короля!

Первым моим желанием было выволочь его наружу и заставить ехать следом, пусть даже заберет моего коня – не жалко. Гнев удалось погасить не сразу, пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем я приблизился к карете и потянул дверцу на себя.

На смену эмоциям пришла логика.

Кэрлайл просто не ожидал, что я решусь возвращаться в карете с ними. А меж тем светало. Город просыпался… Меня могли узнать даже под плотным капюшоном.

Я осмотрелся.

Эмма сидела, уткнувшись лицом в скомканную шаль, плечи ее заметно подрагивали, пальцы крепко цеплялись в расшитую звонкими монетками ткань.

– Ваше величество, мы можем отправляться, – произнес лекарь и ближе придвинулся к плачущей девушке.

– Да, пора, – подтвердил я, – нужно вернуться до рассвета, не хочу, чтобы новость о нашей поездке разнеслась по дворцу. Пересядь-ка, – велел ему я, – с этой стороны шторка закрывается не слишком плотно, не хочу, чтобы меня увидели и тем более узнали по дороге.

Объяснение было так себе, но меня мало заботило, что мог подумать лекарь, скорее, искал повод, чтобы самому сесть поближе к Эмме и успокоить ее.

Доктор нехотя перебрался на скамейку напротив Эммы, я же занял его место. Так-то лучше.

– А как же ваш конь, ваше величество? – с долей ехидства спросил Кэрлайл.

– Мэра Алура вернется в замок позже, когда… – Здесь я запнулся, не сразу сообразив, как лучше подобрать слова. – В крайнем случае пришлю кого-то забрать его. Не переживайте, мэр лекарь.

– Пустите меня к ней, я не успела попрощаться, – обреченно попросила Эмма, чем прервала нашу перепалку.

– Она не хотела, чтобы ты видела. – Кэрлайл вновь влез со своей репликой, игнорируя установленные правила общения в обществе короля. Жестом фокусника он извлек что-то из кармана и предложил Эмме.

– Мне все равно! – выкрикнула она и отпихнула руку Кэрлайла с белоснежным платком. – Вы не имеете права меня удерживать! Я не преступница и не ваша раба!

Девушка говорила с вызовом и смотрела исключительно на меня, хотя я никак не препятствовал ее прощанию с матерью. Еще один яростный взгляд, на сей раз в сторону лекаря, и вот уже Эмма завернулась в шаль, замолкая.

Перемена в ее поведении была столь разительной, что я всерьез испугался, не ожидает ли нас после затишья еще большая буря.

Лекарь выжидающе посмотрел на меня, будто пытался переложить ответственность, и я поступил, как мне тогда показалось, правильно – постучал в заднюю стенку кареты, давая извозчику команду выдвигаться.

Я никому не говорил, но всю дорогу до дома Алуры меня не покидало чувство тревоги, которое не отпустило, даже когда Кэрлайл успокоил всех после осмотра больной Хло.

И теперь это чувство многократно усиливалось. Никаких видимых причин этому состоянию не было, впрочем, не было и скрытых.

Тогда почему сердце, давно не отзывающееся тянущей болью, решило напомнить о себе острым уколом?

Сделав вид, что ищу что-то под камзолом, приложил руку к груди, прислушался к ощущениям. Стало только хуже. Да еще обжигая бедро, раскалилась монета. Зашипев от боли, запустил пальцы в карман, подхватывая металлический кругляшок. Абсолютно холодный, почти ледяной.

– Моя монета! – воскликнула Эмма и без лишних церемоний сцапала находку с моей ладони. – Откуда она у вас? Тоже нашли при чистке труб?

– Не забывай, с кем ты разговариваешь, кочевая! – огрызнулся я, пойманный на горячем. – Я не обязан перед тобой отчитываться.

Ее глаза расширились.

– Вы утаили от меня мою монету, – прошептала она. – Зачем?

И я плотно сжал челюсти.

– Затем, что короли поступают так, как считают нужным!

– Ваше величество, при всем уважении, вы перегибаете палку, – попытался одернуть меня лекарь.

Я сам понимал, что напрасно лгу, это всего лишь монета, и Кэрлайл несомненно прав. Эмма же продолжала молчать, плотно сжав губы и задрав подбородок. Даже если в ней нет ни капли кочевой крови, она точно переняла дух горделивого народа.

– Заберите. – Девушка совершенно неожиданно взяла мою руку в свою и, обжигая кожу льдом, вернула то, что сама же забрала, тут же отворачиваясь. – Раз вам так нужно, мне не жалко, – произнесла она, глядя в едва заметную щелку между шторками.

Произнесла она все это так, будто перефразировала: «Да подавитесь этой монетой!»

И совершенно неожиданно для себя я произнес:

– Прости.

Я говорил и не узнавал собственного голоса.

Но мои слова словно остались неуслышанными.

Эмма смотрела в окно, поджав губы и кутаясь в шаль. Не смотрел на меня и Кэрлайл.

А я будто задыхался от собственной никчемности.

Ненавижу ложь и лгу сам по совершенно идиотскому поводу. Из-за монеты.

Да что со мной?