Корона порока - Таня Свон Страница 34

— Я никогда не видел ничего подобного. Ни на практике, ни в академии. Но твоя память — это очень маленькая сетка четких, новых воспоминаний, которая наложена на другую, крайне скудную и редкую. Я бы сказал, базовую.

— Ничего не понимаю.

Он остановился и глянул на меня со смесью сожаления и интереса.

— Твоя память выглядит так, будто ты родилась совсем недавно. Но при этом интеллект и опыт не отстают от твоего настоящего возраста.

Сначала я молчала, тщетно пытаясь понять его слова. Глупо хлопала ресницами и смотрела на Леона, чье бледное лицо застыло маской страха.

А затем я взорвалась нервным хохотом, который заполнил комнату. Надсадный смех звучал неестественно, жутко, а сердце заходилось в груди безумным галопом.

— Это не может быть правдой! Я прекрасно помню всю свою жизнь! — Губы дрожали в притворной улыбке, за которой пряталось смятение напуганной души.

— Правда? — Леон потер подбородок и, заинтересованный моим заявлением, сел на подлокотник кресла. Чуть наклонился, сокращая расстояние, и всмотрелся в глаза. Пронзительный, цепкий взгляд не позволит солгать. — Рассказывай.

Во мне гремучей смесью бурлили эмоции. Хотелось снова рассмеяться в голос и отказаться выполнять просьбу Леона. Наверное, потому, что я боялась убедиться в правоте мага. Не хотела признавать, что проблем у меня куда больше, чем сбежавшая сестра и подставы на отборе.

Не может такого быть, чтобы моих воспоминаний не существовало!

Однако что-то внутри нашептывало, просило отбросить упрямство и выполнить просьбу Леона. Душу глодала тревога, и, чтобы заглушить ее, я начала рассказ:

— Я родилась на Окраинах, в бедной, как и у всех в этой местности, семье. Родителей не интересовала моя судьба, и очень быстро я оказалась в приюте. Там жила, росла и училась. После того как исполнилось восемнадцать, была вынуждена уйти из приюта и искать иной способ выживания. Устроилась прачкой, но проработала не так уж долго — скончался Верховный. Дальше сам знаешь.

После моей неторопливой исповеди лицо парня осталось непроницаемым, но в глазах стальной искрой вспыхнуло недоверие. С видом скептика Леон задал мне следующий вопрос:

— Ты помнишь школьную программу?

— Само собой. Хоть я и не была самой прилежной ученицей, знаниями никогда не брезговала. Тем более их нам давали не так много, как хотелось бы.

Леон легко проверил мои слова, задав несколько примитивных вопросов. История ликвидации прошлого мира, формирование Примы, основы базовых наук… Я на все ответила правильно, и самодовольная улыбка уже была готова появиться на моих губах, но следующий вопрос застал меня врасплох:

— Расскажи о своем самом приятном воспоминании детства.

— Это просто, — самоуверенно протянула я. Но сделала это слишком рано, потому что вдруг поняла: на ум ничего не идет.

— Ладно, — заметив мое замешательство, Леон пошел на уступку. — Давай попроще. Расскажи о любом школьном дне, который тебе чем-то запомнился. Говори первое, что взбредет в голову.

Но память не рисовала вообще никаких картин. Она подсовывала сухие факты: была, училась, посещала.

Я просто знаю, что так было, но не могу вспомнить ни одного дня или события, произошедшего со мной. Знаю, кто меня окружал, кто вел занятия, с кем я сидела за партой.

Просто знаю, но не вижу себя в этих воспоминаниях. Их нет.

Есть факт, но нет деталей.

Мне будто кто-то сказал однажды, что именно так прошла моя жизнь. Мне показали места, людей и дали знания. Но самой меня там никогда не было.

Чувствуя подступающее отчаяние, я ухватилась за последнюю спасительную нить. Казалось бы, моя сестра-близнец всю жизнь провела рядом со мной. Но любые старые воспоминания об Аде ускользают, стоит к ним потянуться. Их словно нет.

Первые четкие картинки, связанные с ней, память рисует совсем свежими красками — со дня, когда я узнала об отборе и распрощалась со сбежавшей сестрой.

От горького забытья заставила очнуться горячая рука Леона, что легла мне на плечо. Мой потерянный вид и застывшее лицо были красноречивее любых слов.

Позабыв все свои убеждения и надуманные правила, я прильнула к парню, чувствуя, как тело вновь ослабевает. Леон заключил меня в кольцо сильных рук, безуспешно стремясь спрятать от жестокой правды, и крепко прижал к себе. Он резко выдохнул, жар коснулся моей шеи, а затем парень едва слышно обронил:

— Мне жаль.

Я ничего не ответила и спрятала лицо на его плече. Мне страшно, и я не знаю, что теперь делать. Леон мог бы помочь разобраться с этой жуткой загадкой, но у нас нет времени. Наверняка меня уже сегодня выставят из замка.

— Когда я должна уехать? — Пальцы крепче сжали ткань белой рубашки чародея.

Леон отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза. Какой же он уставший, изможденный… Под глазами залегли тени от бессонных ночей, каштановые волосы вихрами торчат в разные стороны, осунувшееся лицо кажется бледным, а черты заостренными.

— Откуда уехать? Из моей комнаты? — озадаченно нахмурился Леон.

Я недоуменно склонила голову набок и пояснила:

— С отбора. Я ведь провалила испытание.

— Глупости! Ты даже начать выступление не успела, как на тебя напали. — Взгляд Леона был направлен будто вглубь себя. Он делился воспоминаниями, заново проживая каждое из них. — После этого церемонию открытия прервали, остальные претенденты даже не поднимались на сцену. Слишком опасно. Амили настаивала на твоем исключении, но за тебя вступились и участники и зрители, которые стали свидетелями покушения.

Мне не было дела до выступления других участников, до сорванного шоу и даже до очередных нападок Амили. Интересовало только одно:

— Этого… человека нашли?

Я взмолилась, чтобы мои надежды оправдались. Знать, что кто-то, причинивший тебе зло, гуляет безнаказанно и все еще может быть где-то рядом, — ужасно. Но вопреки моим чаяниям Леон с сожалением покачал головой, и у меня внутри что-то болезненно оборвалось.

— Злоумышленника не нашли. Он умелый маг. Заклинание не оставило никаких следов.

Я помрачнела и, снова прокрутив в памяти те страшные секунды, вспомнила единственную деталь, которую сумела заметить. Тогда, на сцене, ногу сначала ужалило холодом, словно по коже полоснули ледяным лезвием. И уже потом вместе с болью пришел жгучий жар. Еще и тревожное предупреждение Вейла об украденных артефактах… Хотя сомневаюсь, что это дело как-то связано с нападением на меня.

Мои мрачные думы никак не отразились на лице, и Леон, не замечая во мне перемен, продолжал свой рассказ:

— Площадь прочесали в поисках нападавшего несколько раз и вдобавок допросили всех участников. После твоего номера никому и дела не было до отбора. Вот вам и церемония открытия…