Страсть новой Евы - Анджела Картер Страница 33

Укутанный в меха Зиро, выдав весь репертуар звериных звуков, как ни странно, решил заговорить и спросил у меня, возьму ли я эту женщину в жены.

Хотя рот пересох, я поднатужилась и, запинаясь, произнесла «да». Но Тристесса улетел в мыслях куда-то очень далеко, когда Зиро спросил его, возьмет ли он меня в мужья; перед алтарем находилась лишь его немая оболочка, и Зиро пришлось садануть Тристессу в живот, чтобы вытянуть хоть какой-то невнятный ответ, скорее крик боли, а не согласие. Потом мне следовало надеть ему на палец кольцо, и я воспользовалась тем, что дал, женившись на мне, Зиро; ничего другого под рукой не оказалось.

Итак, он провозгласил нас мужем и женой, хотя на этой церемонии оба могли считаться одновременно и женихом, и невестой.

По приказу Зиро я встала на цыпочки и поцеловала Тристессу в губы. Он не пошевелился; с таким же успехом я могла поцеловать покойника. Гарем в это время забрасывал нас клочками изодранной Библии. Однако его глаза блестели, как мокрые камни, и, несмотря на свою страсть, я ужаснулась: ты слишком близко дружил со смертью.

В тот судьбоносный момент, когда мои губы коснулись твоих, первобытные страхи заполнили мое сердце. Надев тебе на палец обручальное кольцо, я попала в перевернутый мир. И ты, и я, мы оба заселились в искусственные тела, мы оба появились друг перед другом дважды переодетыми, такая вот наивысшая форма мистификации, мы даже сами себя не знали. Обстоятельства вынудили нас покинуть сущность, данную при рождении; почти не люди, мы трансформировались под действием мнимых универсалий мифа, и наши тени теперь длиннее, чем у обычного человека; мы – отражения, мы сотканы из послезвучий. Послезвучия обрекли нас на любовь. Моя невеста станет отцом моего дитя.

(Матерь засмеялась, и затряслись ее объемные черные бока.)

Когда счастливая пара слилась в поцелуе, Зиро так развеселился, что потерял равновесие, споткнулся, упал навзничь и при этом звучно перднул. С лаем прискакал Каин, преисполненный малопонятного собачьего веселья. Настало время уложить молодых в кровать, и весь гарем бодренько взялся нас раздевать. Бетти Буп и Крошка забрали цилиндр и гоняли его, как мяч, вдоль рядов восковых фигур, Мэриджейн сорвала с Тристессы венок из цветов и разлохматила его собранные в пучок волосы. Зиро взял нож и раскромсал на ломтики свадебный атлас. Невесомая фата спланировала на пол. Я видела, как моя обнаженная красота отражается во вращающихся стенах, за которыми ночное небо ярко испещрили алые прожилки; тут мужество покинуло меня, и я направилась к двери.

Но Зиро меня опередил. Раздался свист, хлыст обвил мне лодыжку, и я рухнула на пол. Несмотря на протесты, Мэриджейн и Сэди оттащили меня к кровати и приготовили к жертвоприношению. Они крепко держали руки, а Бети Буп и Эмелина, схватившись за лодыжки, широко развели ноги; так широко, что я, как кусок мяса, была полностью выставлена на обозрение, сияя влажной, безупречно скроенной малиновой вагиной.

Теперь все стали загонять на меня Тристессу.

Крошка и Эпл Пай схватили его за руки, хотя непохоже было, что он хотел бежать, слишком растерялся. Зиро, корча из себя лорда, восседал на крышке гроба Джеймса Дина, укутанный в медвежью шкуру будто в плед шотландского горца; он подал знак, и Бетти Луэлла, рухнув на колени перед Тристессой, приложилась к его мужскому началу. От влажного прикосновения Тристесса вздрогнул и заплакал.

Небо к востоку прояснилось, намекая на то, что солнце вот-вот выйдет из-за горизонта.

Тристесса, изумленно уставившись на эрекцию, которую обеспечила Бетти Луэлла, хранил полное молчание. Крошка и Эппл Пай подвели его к кровати, на которой лежала я. Зиро дал ему пинка под зад; Тристесса, застигнутый врасплох, упал на меня сверху. Стеклянная кровать оказалась холодной, твердой и открытой взгляду, как вершина горы, на которой Авраам вытащил нож, готовясь принести в жертву сына своего Исаака. Тристесса, лежа на мне, приподнялся на руках и заглянул в лицо. Его глаза наполнились темным светом, и он заговорил – шелестящим шепотом, словно в горле шуршали сухие, мертвые листья:

– Я думал, что неуязвим к насилию. Думал, что стал как стекло, что меня можно лишь разбить.

Его орган, кстати, довольно крепкий, давил мне в бедро.

– Пассивность, бездействие… Что время не действует на меня, что я не умру. Меня соблазнила идея существа женского пола, как отражение. Пассивность, отсутствие существования. Быть всем и ничем. Быть оконным стеклом, сквозь которое светит солнце.

В этот момент солнце высвободилось из-за горизонта и пронзило комнату блестящим копьем. Я устала ждать. Поэтому обвила его ногами и притянула к себе. Он почти мгновенно кончил – и тут же с криком ретировался, под раскаты гнусных аплодисментов кувырком слетев на пол. Я же скукожилась на твердой постели, раздираемая неудовлетворенным желанием.

Так прозвучал финальный аккорд нашего брака.

Так моя женская сущность была скреплена печатью.

На Тристессу накинули фату и обмотали, сдавив движения; туго запеленали и подвесили этот тюк на крючок к стеклянной крыше. С каждой минутой галерею всю больше заливал свет. Попав в западню, Тристесса сначала пытался выбраться, но Зиро направил на него пистолет, и он затих. Девушки стали бегать по всей комнате, кидаться головами и конечностями восковых фигур; прихожан разогнали. Каин восторженно лаял.

Я сползла с кровати и поискала какую-нибудь тряпочку, чтобы прикрыть наготу, которой внезапно стала стыдиться, но не успела я что-то отыскать, как Зиро швырнул меня на пол и как никогда грубо взял сзади, чтобы продемонстрировать свое презрение. Сквозь разлившуюся боль я услышала, как Тристесса запротестовал против такого со мной обращения.

Тристесса? Я не могла поверить своим ушам! Интересно, как его вернули в осознанное восприятие действительности?.. Впрочем, его вежливые просьбы лишь заставили Зиро под ликование гарема еще глубже вонзаться в неподходящее для этой цели отверстие.

Меня оставили в крови и соплях и радостно побежали окончательно крушить дом, велев караулить меня псу. Я села и вытерла глаза клочком белого атласа, который нашла на полу. Перекрывая доносящиеся звуки бьющегося стекла, над моей головой заговорил Тристесса, скрюченный в коконе из тюля; наконец-то он вышел из спячки.

– Развяжи меня, – прозвучал хриплый голос выходца с того света. – Развяжи, и вместе сбежим.

А что еще нам оставалось?

– Собака…

Злобные красные глаза смотрели на меня, не отрываясь. Потом я заметила вывалившийся из разбитого окна осколок стекла, вполне годный для того, чтобы пронзить сердце или перерезать артерию. Медленно, боясь привлечь внимание пса, я буквально по сантиметрам потянулась к кустарному орудию. Когда оно оказалось у меня в руке, остальное было уже не сложно. Я свистом подозвала эту тварь, почесала за ушком, обцеловала всю морду и вонзила стеклянное лезвие в шерстистое горло. Пес, издав булькающий звук, мотнул задними ногами в воздухе и сполз, бездыханный, с моих рук на пол.