Без надежды на искупление - Майкл Флетчер Страница 33

– Нравлюсь?

– Да. Ты мне нравишься. Очень нравишься.

На Гехирн ожидающе смотрели поразительные глаза, зеленые, оттенка морской волны. Никогда прежде не видела она таких красивых глаз. Она моргнула и почувствовала, как по щеке стекает слеза. Раньше ей никто никогда не говорил, что она ему нравится. Конечно, ей сказал такое Кёниг, но в глазах его она все равно читала отвращение. В том не было никаких сомнений, и она уже думала об этом существе как о мужчине и как о человеке, которому она действительно нравилась такой, какая она есть. Мысль о том, что у нее будет друг, действовала на Гехирн опьяняюще. И все равно какая-то часть ее сознания кричала внутри нее, требуя сжечь этот лагень и всех вонючих цыган дотла, чтобы осталась только большая гора пепла.

«Подожди минуточку, – думала она. – Совсем скоро».

– Такие люди, как ты, встречаются очень, очень редко; у меня никогда не было друга-хассебранда, – сказал тучный увалень. – Как, ты сказала, тебя зовут?

– Гехирн Шлехтес, мой… – она хотела добавить некий почетный титул, но не знала, что в данном случае подошло бы. «Господин» почему-то казалось слишком мелким для этого человека. – … друг, – закончила она.

– Гехирн, добро пожаловать в странствующее племя моих друзей. – Жирный человек махнул в сторону собравшейся вокруг толпы. – Меня зовут Эрбрехен Геданке.

Гехирн низко поклонилась.

– Я люблю тебя, Эрбрехен Геданке.

Она никогда прежде не говорила этих слов и удивилась тому, насколько легко ей удалось их произнести. Она сказала полную правду. Эрбрехен стал для нее яркой искрой в испорченном и темном мире, сияющим духом, которому можно довериться, не боясь, что он предаст тебя. По щекам Гехирн так и струились слезы. Она поднялась и впервые увидела, насколько прекрасен ее новый друг. Остальные друзья Эрбрехена не перестали казаться все такими же жалкими и грязными, но теперь радость находиться рядом с Эрбрехеном все для нее искупала, и она могла терпеть зловоние, исходившее от этих тел. Гехирн почувствовала укол ревности; та молодая женщина была так близко, а Гехирн все еще стояла на расстоянии нескольких шагов. Ей отчаянно хотелось получить возможность показать Эрбрехену свою истинную ценность.

– А брови ты сбрила? – спросил Эрбрехен.

– Нет. Сгорели.

– Конечно. У тебя красивые глаза. Замечательного голубого цвета. Такой холодный оттенок. Забавно, что у хассебранд такие глаза.

Гехирн открыла было рот, но закрыла снова, не зная, что лучше ответить. Никто никогда не делал ей комплиментов по поводу ее внешнего вида.

– А что случилось с твоими волосами?

– Сгорели.

– Я люблю огонь, – сказал Эрбрехен, и глаза его, едва заметные между блестящих валиков жира, сверкнули.

Гехирн радостно рассмеялась. «Конечно же, Эрбрехен любит огонь!» Он был воплощенным совершенством и не имел тех досадных раздражающих недостатков и изъянов, которые всегда так стремился скрыть в себе Кёниг. «Представь, что бы ты испытала, если бы твой отец, много лет пренебрегавший тобой и унижавший тебя, сказал, что ты наконец дала ему повод тобой гордиться». Вот такое чувство пробуждалось при разговоре с Эрбрехеном. Впервые в жизни Гехирн охватило то ощущение, которое испытывает человек, вернувшийся домой.

Не находилось слов, чтобы выразить, насколько это было прекрасно.

Она просто поклонилась.

Эрбрехен радостно захлопал в ладоши, и жир на его теле затрясся и заходил волнами.

– Хочу снова посмотреть на такой огонь. – Он пробежал глазами по толпе своих друзей. – Кто хочет сделать меня счастливым? – Ответом был оглушительный шум. Взмыли вверх руки, и люди, отталкивая друг друга, стали прорываться поближе, чтобы их заметили. – Потише, потише, – воркующим голосом призвал Эрбрехен. Толпа мгновенно успокоилась. – Вы шестеро… – Он, судя по всему, наугад выбрал шестерых человек. – Выйдите вперед, чтобы наша новая подруга могла показать нам свой огонь. – Они шагнули вперед, воодушевленные стремлением угодить Эрбрехену и доказать ему любовь. Та молодая женщина, которая по-прежнему была полностью погружена в свое занятие и руки у которой почти скрылись где-то в промежности Эрбрехена, не обращала внимания на все происходящее.

– Быстро или медленно, мой повелитель? – Гехирн голодными глазами глянула на тех шестерых.

Эрбрехен с довольным видом спросил:

– А как быстро ты способна это сделать?

И без того хрупкое психическое равновесие Гехирн дрогнуло и рассыпалось. Сильнейший взрыв сбил с ног нескольких из самых худых зрителей, а там, где только что стояли те шестеро, остались шесть столбов пепла, по форме отдаленно напоминавших человеческие тела. Никогда прежде ей не случалось пробуждать пламя так быстро, и она с трудом вернула себе контроль над ним. Только страх ранить Эрбрехена не дал ей сорваться и уничтожить все вокруг ураганом разрушительного пламени.

– Ого! – сказал Эрбрехен, приятно удивленный. – Действительно быстро.

Порыв ветра закрутил золу в воздухе и развеял холмики праха. Крошечные тлеющие частички золы, оставшейся от сгоревших костей, светлячками танцевали в струях ветерка. Через несколько секунд толпа рассеялась; они кашляли, и задыхались, и терли глаза, которые защипало от дыма; и только Эрбрехен, также покашливавший, радостно хлопал в ладоши, как ребенок, получивший новую игрушку.

Когда лающий кашель стих, Эрбрехен махнул рукой приземистому человеку уродливого вида, у которого были жидкие жирные черные волосы, глаза навыкате, а зубов, пожалуй, меньше, чем пальцев.

– Это Реген Анруфер. – Одет Реген был в заляпанные грязью шкуры животных, и от него смердело то ли дохлым скунсом, то ли прокисшим собачьим дерьмом. – Реген – один из моих любимчиков. – Страшилище просиял щербатой улыбкой, и бурого цвета слюна стекла между еще более бурых зубов. – Он был шаманом какого-то племени собирателей навоза, поклонявшихся глине, как их там называли?

– Шламштам, – мрачно ответил Реген.

– Ну да, хотя какая разница. – Эрбрехен бросил раздраженный взгляд на девушку, все еще трудившуюся в области его промежности, и с отвращением фыркнул на нее. – Реген, вызови нам дождь, чтобы смыть золу. Какой-нибудь легкий и теплый, чтобы не замерзнуть. – Он выразительно задрожал, и рябь побежала по его тучному телу.

Собравшаяся толпа поддержала идею про дождь радостными криками; по их виду можно было предположить, что никто из них уже несколько месяцев не мылся.

Реген стал медленно танцевать, тяжело ступая вокруг одного из костров, которые горели в лагере. Он плотно зажмурил глаза, а рот его раскрылся в мучительном оскале, так что можно было видеть немногочисленные зубы. Скрюченные, как когти, пальцы с сорванными ногтями впились в раны, срывая уже было затянувшие их корочки, и потекла тонкая струйка крови. Он жадно впивался в собственные руки и сосал их, а потом плевал в огонь кровью. Небо потемнело, как зловещий гангренозный синяк. Когда на воздетые к небу руки друзей Эрбрехена стали падать огромные теплые капли, Реген вернулся на свое место перед палаткой. От усталости шаман еле шагал, но было видно, что он доволен тем, что у него получилось. Он гордо поклонился, бросив на Гехирн взгляд, в котором читался вызов.