Клинок Богини, гость и раб - Анастасия Машевская Страница 33

Утро другого дня выдалось солнечным. Шиада, поднявшаяся по обыкновению с рассветом, отправилась к Растагу. Комната его – небольшая, довольно светлая за счет выходивших на юг окон, с незначительной меблировкой – находилась в двух лестничных пролетах от той, что теперь занимала сама жрица. Жила ли она в той же комнате до пяти лет – не помнила.

У нее был вопрос, на который не ответит Богиня (просто потому, что о столь незначительном Праматерь не спрашивают), и беспрепятственно узнать ответ она могла только у младшего из братьев. Светлокудрый юноша, крепкий, жилистый, спал раздетым, раскинув руки и ноги в стороны.

– Прости, что бужу в такую рань, – поздоровалась, входя. Растаг пошевелился, но не удосужился открыть ни одного века. Девушка накрыла брата одеялом и села на братову кровать.

– Итель, сейчас же… Итель?! – в ужасе воскликнул Растаг, натягивая одеяло выше. – Что ты здесь делаешь?

– Прости, что прервала сон, хочу спросить.

– А это до завтрака подождать не может? – спросил Растаг в робкой надежде поспать подольше.

– Нет.

Нехотя он приподнялся и сел, с трудом разлепляя глаза. Проверил, все ли ниже пояса закрывает одеяло.

– Я слушаю.

– Сейчас, когда войска саддар отброшены, проезд по стране сделался свободным? Какова вероятность того, что одинокого путника убьют на дороге озлобленные отряды из тех немногих, что остались?

– Ты к чему клонишь, Итель? – насупился Растаг, поерзав на кровати.

– Ты не ответил.

Юноша вздохнул:

– Вероятность есть всегда, сестра. Если ты собралась на Ангорат, тебе придется просить спутников у отца.

Шиада отвернула погрустневшее лицо:

– А если я буду гнать во весь опор?

– Ну, я бы пустил в ход метательные кремневые ножи или стрелы.

Жрица скрыла недовольство:

– Спасибо, Растаг. Еще раз прости, что подняла так рано.

– С каких пор жрица из Сирин благодарит христианина? – пошутил Растаг. Но жрица ответила серьезно:

– Благодарность не знает веры, Растаг. – И, помолчав, добавила: – Кроме добра. А потом, в тебе ведь она тоже есть, священная кровь острова. Пусть ты и мальчик, – теперь Шиада отшутилась в тон брату. Растаг почувствовал, как незнакомо кольнуло самолюбие. Правда, ощущение укола тут же исчезло.

Шиада попыталась встать, однако брат удержал ее за руку.

– Подожди, Итель. Теперь я задам тебе вопрос. Почему ты так рвешься на остров?

– Потому что, как и ты, Растаг, я люблю свой дом и вдали тоскую по нем.

Она ожидала, что брат, как когда-то Берад Лигар, заведет нравоучения о том, что, дескать, дом ее здесь, в Мэинтаре, а потом будет там, куда отец выпихнет ее рожать детей незнакомому мужчине. Но Растаг только улыбнулся и разжал пальцы, отпустив сестру. «Может, может, и правда? – мелькнула мысль в голове жрицы. – Может, и правда он тоже был обещан и призван?»

– Еще рано, спи дальше, брат. – Наклонившись, девушка поцеловала брата в щеку. – И не зови меня Итель, ладно? Я уже давно Шиада. Хотя должна признать, здесь снова почти привыкла к старому имени.

За завтраком Рейслоу сообщил, что минувшей ночью Мэррит уехала в деревню по просьбе кого-то из мелких землевладельцев. Она часто так делает, когда силы позволяют, пояснил герцог. Когда эти бедняки начинают болеть хворями тяжелее простуды, все время зовут герцогиню, которая неплохо ведает в целительстве. Шиада кивнула и сообщила о намерении отбыть на Ангорат в тот же день. Стансор рассвирепел: он надеялся, что за полгода дочь перестала грезить об острове. Что бы там Мэррит ему ни обещала или он ни обещал ей.

– Ты бы хоть матери дождалась! – рявкнул герцог.

– Я еду, отец. И прошу тебя дать мне охрану, чтобы я добралась до озера целой и невредимой. Но уверяю тебя, даже если ты не дашь ее, я все равно уеду. И всем твоим людям не удержать меня здесь, если я не пожелаю остаться. Поверь жрице Шиады, Матери Сумерек. Я обещала задержаться на пару недель, а провела здесь полгода. Ты не можешь удерживать меня дольше.

Стансор не сводил глаз с дочерних, выдерживая тягостное молчание. Наконец уступил.

– Дам я людей, – буркнул.

Через день Шиада седлала коня. От ветра и скачки складки ее мутно-зеленого плаща развевались вольным знаменем. На другое утро Берад покинул Мэинтарский замок и в первый раз за последние месяцы направился в свой собственный на берегу Бирюзового озера.

Шиада добралась до озера, окружавшего Ангорат, благополучно, хотя с первых же минут дороги начала жалеть, что не дождалась матери. И впрямь стоило проститься как следует. Предугадать, когда храмовница позволит в следующий раз выбраться в дом родных, не было никакой возможности, а стало быть, никаких шансов увидеть Мэррит снова. Как бы Шиада ни отрицала – та часть ее, которая звалась Ителью, любила Мэррит, и тоска по настоящей, земной матери, к которой ее приучали относиться сдержанно, за месяцы жизни в замке стала почти невыносимой. Задыхаясь от этой тяготы, жрица безмолвно призвала гребцов. Когда спустя четверть часа показалась ладья, дружинники Рейслоу повздрагивали. Шиада ощутила их религиозный страх перед увиденным. Поблагодарила за службу, велела передавать привет и пожелания семье и, отдав немногие вещи гребцам, ступила в лодку. Не обернулась – что бы то ни было, оно осталось там, в Этане.

В нужный момент Часовые – гигантские каменные исполины – поддались без препятствий, и, заскрежетав, павшая завеса обнажила бесподобную красоту Священного острова.

Роскошный, выплетенный, словно единый зеленый ковер с изящным цветным узором, Ангорат раскинулся холмом, вершину которого – видно было даже отсюда – венчало Древо Жизни. Что-то в душе Шиады дрогнуло от зрелища: в памяти отчетливо воскресли воспоминания, как она впервые попала сюда пятилетней крохой. Проход к Ангорату стерегли Часовые – древние изваяния гигантов, заколдованных основательницей династии Сирин, жрицей Илланой. Той самой, именем которой со временем во всем Этане стали почитать самое щедрое из всех воплощений Праматери. Увидев их, малютка Итель, которой только предстояло обучиться жреческому искусству и стать Шиадой, сжалась от ужаса: за спинами здоровенных статуй только вода, и ничего больше! – сказала она тогда Нелле. Храмовница улыбнулась – за их спинами целый мир.

Часовые стояли посреди Летнего моря, которое, если вдуматься, было больше озером: двое чуть северней, ближе к берегам Ургатской степи, двое южней. Они сводили высоко над водной гладью заточенные копья. От скрещения, словно магический гобелен, до поверхности водоема свисала едва уловимая мерцающая бело-золотистая дымка. Завеса, что всегда опадала с легким хрустящим звуком, если удавалось заставить Часовых развести свои копья.

Шиада прикрыла глаза, позволяя морокам прошлого нагнать ее:

– Но если там, – жрица помнила, как, будучи ребенком, ткнула впереди себя пальцем, – другой мир, как же я смогу вернуться в этот?