На границе чумы - Лариса Петровичева Страница 33

На площади возле храма Прош остановил свою повозку, и Лежич выпрыгнул на мостовую.

– Ну что ж, бывай, дядьку, – сказал он, прикоснувшись пальцами к шапке: южный жест премногого уважения. – Даст Заступник, скоро встретимся.

– Это обязательно и непременно, – сказал Прош важно и хлестнул лошадку: – Н-но, пошла, кривоногая, пошла!

Но встретиться им было уже не суждено. Если иммунная система Лежича все еще боролась с вирусом, то Прош никогда не ездил к мощам святого Симеона Лекарника и никакой защиты от болезни, пусть даже самой слабой, не получил. Свои орехи он очень выгодно и быстро продал столичному купцу и отправился на постоялый двор, чтобы утром выдвинуться в Кучки, однако среди ночи ему стало плохо, и до утра он уже не дожил. А его соседи, увидев кровавые слезы и разбежавшись в страхе, понесли вирус дальше по столице. Такие дела.

…Надо было идти дальше.

Несса стояла у околицы и смотрела на ближайшие домишки Кучек. Она никогда и ни за что не сунулась бы сюда больше – бывшие односельчане по старой памяти наверняка спустили бы на нее собак, а собаки в Кучках были злющие (или: особенно злые) и команду «Хвать!» выполняли с невероятным рвением. Ей вполне хватило того раза, когда она пробралась в родной дом, чтобы забрать кое-какие вещи в свое новое обиталище, а главное – вытащить из тайничка в полу маленький схрон с куколкой-амулетом и десятком серебряных монет. Мать откладывала эти деньги Нессе на приданое, и та никогда бы не позволила им попасть в чужие руки. Да, она ни за что не пошла бы в деревню, но по осени у старой бабушки Агарьи всегда обострялся бронхит, а та жила в крохотной избушке на отшибе, и никому, по большому счету, не было до нее дела, кроме Нессы, которую старая Агарья нянчила, обучала грамоте, играла с ней в немудреные игры. Вот потому Несса и стояла вечером у околицы, держа в руках мешок, набитый лекарственными травами для Агарьи, – не раз и не два зимой ей нужно заваривать травяной чай и пить, пытаясь унять тяжелый лающий кашель.

У Агарьи никого не было, кроме Нессы. Девушка не могла ее оставить. Конечно, Агарья, зная об обвинении в ведьмовстве и смерти матери Нессы, могла и прогнать свою воспитанницу да кликнуть соседских собак, но Нессу это не останавливало. В конце концов, как говорил Андрей, иногда именно глупости, идущие вразрез с инстинктом самосохранения, как раз и делают нас людьми. Несса не знала, что такое инстинкт самосохранения, а Андрей объяснил: это когда ты стремишься выжить в любой ситуации и в первую очередь думаешь о том, чтобы выжить самому. Этот инстинкт – один из самых главных, но иногда через него переступаешь, потому что, кроме инстинктов, у людей есть ум и совесть.

Андрей не верил, что ее мать была ведьмой. Несса знала, что в тот день он пробовал остановить односельчан и прекратить расправу. Конечно, никто его не слушал, и все случилось так, как случилось, но для Нессы было важно уже то, что хоть кто-то верил ей и ее матери.

Издали донесся крик – самый настоящий вой, чуть ли не звериный. Он расколол тишину, с Нессы спало оцепенение, и она сделала шаг вперед. А действительно, отчего же настолько тихо в деревне? Не такой уж поздний вечер, и жители Кучек сейчас как раз собирались усаживаться за ужин, ранний и потому очень легкий, оставляющий место для ужина большого, когда можно наесться до отвала. Особенно странным казалось то, что, хотя вечер был тихим и теплым, дождь перестал, и земля подсыхала, но на улочках не было никого, словно Кучки вымерли.

Крик повторился. Стараясь держаться ближе к заборам и низким кустам, Несса двинулась вперед. В некоторых окнах горел свет, но в большинстве своем дома стояли темные и глухие, словно хозяева их покинули или затаились. Вот и избушка Агарьи, такая же тихая, как и все остальные дома на улице.

Отчего-то Нессе стало страшно. Очень страшно.

Она подошла к двери и тихонько постучала, словно боялась нарушить затопившую Кучки неживую тишь. Некоторое время никто не отвечал, но потом в доме послышались осторожные шаги, и голос Агарьи настороженно спросил:

– Кто там?

– Бабушка, это я, Несса, – промолвила девушка. – Я тебе трав лечебных принесла.

До Нессы донесся звук отодвигаемого засова, и дверь отворилась.

– Заходи скорее, не мешкай.

Несса проскользнула в дом, Агарья закрыла дверь и снова задвинула засов. Это было вообще невероятно: лихих людей здесь давно не водилось, кучкинцы жили мирно и не имели привычки запирать свои дома. Что же такое произошло, что они сидят затаившись, без света?

– Проходи, – сказала Агарья, и Несса едва ли не ощупью двинулась за ней в горницу.

На улице – уже ближе – снова закричали, а потом с надрывом и слезно запричитали:

– На кого ж ты меня оставил, ненаглядный? Иль я тебя не любила, иль чем прогневала? Открой глазоньки, любезный мой, заговори, скажи хоть словечушко!

Девушка узнала голос: кричала Авгия, жена хлебника. Значит, Влас умер, но от чего же? Казалось, такого сильного человека ни одна хворь не свалит с ног… Агарья крепко схватила Нессу за руку и прошептала:

– Тихо, девонька. Не приведи Заступник, узнают, что ты здесь. Садись сюда, тут лавка.

Несса послушно опустилась там, куда было указано. Глаза постепенно привыкли к полумраку, и Несса разглядела, что старушка шарит в печке, вынимая что-то съестное. Как же Несса соскучилась по хлебу!

– На, покушай, – и старушка протянула ей теплый котелок, от которого ощутимо тянуло сытным запахом мясной каши, и деревянную ложку. – Небось на болотах-то не особенно жируешь, правда? – Несса удивленно посмотрела на нее: насколько она могла видеть, старушка улыбалась ей устало, но ласково. – Знаю, знаю, девонька, где ты обретаешься и с кем. Это сейчас для тебя лучше всего – с диким лекарником рядом быть.

– Бабушка, а что случилось? – спросила Несса, уплетая кашу за обе щеки.

Агарья села на лавку и тяжело вздохнула. Ей было нелегко: горестно поникли плечи, все тело будто бы беззащитно обмякло перед наступающей неотвратимой бедой.

– Горе у нас, девонька. Большое горе. Мор в деревне.

Несса чуть было не подавилась кашей. Таких новостей она не ожидала. Теперь все становилось на свои места: потому-то кучкинцы и сидели по домам, не высовывая носа на улицу, – боялись подхватить заразу. А Влас, выходит, заболел и умер…

Кусок не лез в горло. Несса опустила ложку в котелок и поставила его на лавку.

– Откуда же мор, бабушка? – спросила она. – Отчего мор?

Агарья вздохнула, и Несса вдруг поняла, что старушка плачет.

– Известно откуда, девонька. Ты его и наслала. За мать мстишь. Вот и вымирает народишко, который ее камнями закидал. Отец Грыв вон первым Заступнику душу отдал… – Она помолчала и продолжала: – Страшно, милая, ох как страшно… Кашляют да слезами кровавыми умываются, а как умрут, так часу не пройдет, а тело уж раздуется, и смрад от него превеликий стоит…

Несса поежилась. Она слышала от матери, что когда-то давно по стране прошел страшный мор, выкосивший больше половины аальхарнцев, да и сама сталкивалась с очень тяжелыми болезнями: прошлой зимой страдала от легочного жабса и выздоровела только чудом. Но происходящее сейчас казалось ей каким-то ненастоящим, неестественным – будто не могло быть в природе такой болезни.