Заклинатель драконов - Ян Сигел Страница 33

— Боюсь, в помещении с годами образовался беспорядок, — сказал хозяин. У него была странная манера расставлять в своих фразах знаки препинания, в длинных паузах можно было попробовать на вкус жирную точку. Возможно, это происходило от отсутствия практики в разговорной речи. — Знаете ли, я сохраняю вещи. Вещи, которые мне интересны, или которые меня удивили, или… напоминают мне…

Он сел на стул, но прежде проверил, не занят ли тот уже, может быть — голубыми зайцами. Гость последовал его примеру. Рыжий кот проскользнул в щель окна, пролив себя как масло сквозь небольшое отверстие, определив свои оранжевые формы на колени к хозяину. Беспокойные пальцы тут же начали его гладить.

Хозяин дома удивительно, напоминал паука,, одного, из тех, у которых веретенообразные ноги, маленькое жирное тельце, и неуклюжая походка, Его голова тонула в округлых, плечах, его тощая грудь клеткой, выпуклых ребер вывешивалась над вздувшимся животом. Волосы его, похожие на ворс ковра, неуверенно цеплялись за кожу черёда и вдруг внезапно, начинали вздыматься как от статического электричества. Его бледность, показывала, что он редко видит солнце, а глаза его были, как, терн, целиком — и белок, и радужка — матово–черные и столь же «выразительны», как пластмассовые пуговицы. Его одежда казалась частью его тела, и трудно было представить, что он когда–нибудь снимает ее. На животе морщился тамно–желтый жилет, поверх которого было надето несколько слоев вязаных жакетов, все — в разной степени распада. Можно предположить, что он надевал сверху новый жакет, никогда не снимая то, что внизу. Штаны его были и коротки, и узки ему, сильно вытянуты на коленях и засалены сзади. Он представлял собой квинтэссенцию типа людей, живущих внутри, этакий домашний паучок, плетущий паутину за паутиной в одном и том же местечке у камина, пещерный житель, который проживет свою жизнь и умрет, не видя солнечного света. Гость его по контрасту был как патиной покрыт деревенским загаром, кожа лица его казалась корой дерева, его плащ с капюшоном после многих дождей и цветом, и фактурой ткани напоминал землю. В этом заплесневелом воздухе он источал запахи пасторальной жизни.

Как много времени прошло, Муунспиттл, — заметил гость, — но ты не изменился. Совершенно не изменился. Ты все еще торгуешь…

Никакой торговли. — — Человек, названный Муунспиттлом, ответил прежде, чем был закончен вопрос. Его настоящее имя, или одно из них, было — Мондспитлз, но это звучание потерялось при переводе. — Я помогаю людям. За плату. Благодаря своим знаниям. Разумеется, необычным людям. Князьям, государственным мужам, любовникам. Они приходили по ночам, знали, как постучать. Им были нужны дозы и приворотное зелье, мечты и видения. Теперь они не приходят. Быть может, появились новые торговцы мечтами. Не такие внимательные, не такие… особенные. Я–то не изменился, изменился мир. Ты должен знать. Ты всегда… приходил, чтобы поддержать себя, — и добавил совсем нелогично: — Я рад, что ты не взял с собой… э–э… собаку. Моугвит никогда не воспринимал ее.

Рэггинбоун глянул на лохмотья кошачьей шерсти.

У них это взаимно.

Время здесь ничего не значит, — продолжал Муунспиттл. — Я смешался с толпой. Тут все смешались. Вот почему мне нравится город. Он как гигантский лес — жизнь все время развивается, в опавших листьях, под кустами — растет, распрямляется, погибает. А я просто существую здесь, глубоко в своем дупле, тикаю потихоньку. Как жучок. На ветвях дерева могут жить совы, но я их не замечаю. Я остаюсь в темноте. В тепле.

Совы? — нахмурившись, спросил Рэггинбоун. — — Что заставило тебя подумать о совах?

Совы и деревья. Деревья и совы. Они всегда вместе.

Я всегда связывал сов с амбарами или с колокольнями.

Ты слишком много знаешь… — сказал Муунспиттл. — В старых сказках, когда еще не было ни амбаров, ни колоколен, совы жили на деревьях.

Рэггинбоун все так лее хмурился, хотя и погрузился в пучину своих размышлений.

Ты чего–нибудь хочешь? — задал естественный вопрос Муунспиттл. — Ты ведь неспроста пришел, никто так ко мне не приходит.

Мне нужна твоя помощь, — ответил Рэггинбоун. — Мне нужно начертить круг. Ты обладаешь Даром. Мой Дар покинул меня. Вместе…

Ты хочешь использовать меня, — тонкий и высокий голос Муунспиттла перешел в шепот: — Моя сила — твое желание — в этом дело?

Называй это, как тебе угодно, — ответил Рэггинбоун. — Я бы не просил, если бы это не было так важно.

Ах! Но насколько важно? Что ты, Кэйрекандал, дашь мне за мой Дар? Черный бриллиант, голубую розу, локон ангела?

Вот что я принес, — ответил Рэггинбоун, доставая из кармана прозрачный пластмассовый шар с крохотной моделью собора Святого Павла внутри. Он покачал шарик, и его внутренность заполнилась падающим снегом.

Лицо Муунспиттла озарилось детской алчностью.

—Мой город! — воскликнул он. — Мой город в пузыре. Идет снег — и это можно подержать в руках! Это очаровательно. Даже в хрустальном шаре не было бы так хорошо видно. Это — ценнейшая пещь. Дай мне ее.

—Потом, — сказал Рэггинбоун, пряча шарик в складках своего плаща. — Сначала мы нарисуем круг.

Они освободили центр комнаты, для чего пришлось сдвинуть мебель в стороны и убрать лохмотья ковра. На досках пола уже была видна линия круга. Муунспиттл взял с полки банку и посыпал серовато–белой пудрой эту линию, тихо бормоча что–то себе под нос. Это могло быть и заклинанием, и просто ворчанием. В его действиях не было ни торжественности, ни величественности. Рэггинбоун загородил чем–то окно, зажег свечи, выключил электрический свет. Моугвит вскочил на кресло, чтобы наблюдать, и темноте, в пламени свечей, он отбрасывал мохнатую тень, глаза его горели мрачным огнем. Во все сгущающемся мраке комната будто расширилась и видоизменилась. Не было заметно никакого движения, но столы и стулья, казалось, отодвинулись от круга, столпившись у стен. Некоторые тени покачивались, другие, наоборот, — съежились. Потолок куполом взмыл вверх, книжные полки вытянулись в бесконечность. Муунспиттл произнес какое–то слово, и круг замерцал неустойчивым светом, раздалось шипение сырого дерева в огне. Рэггинбоун положил руку на затылок Муунспиттла, и тот упал на колени, внезапно ослабев.

Элиивэйзар, — мягко сказал Рэггинбоун, — Элиивэйзар!

Ты хочешь слишком многого… — выдохнул Муунспиттл. — Ты украдешь мою душу…

Не украду, только возьму на время, и только лишь твою силу. Согласен?

Элиивэйзар пытался встать, когда сполз со стула, подставленного ему Рэггинбоуном. Затем снова рука схватила его за волосы. Если он и уступил, то сделал это незаметно. Он начал говорить на странном языке, полном резких созвучий, пульсирующих гласных, потрескивающих «Р» и свистящих «С». Язык глубоких нот и звенящих команд заставлял вибрировать затхлый воздух от беззвучной музыки. Это был язык прошлого, забытого, запрещенного… Язык Атлантиды. Но в голосе Муунспиттла было больше страха, чем силы, фразы звучали неуверенно, слова набегали друг на друга, теряя свою естественную четкость. Внутри круга парообразная субстанция то будто набухала, то истончалась в соответствии с ритмом заклинаний, создавая призрачный торс и другие части тела, которые все время расплывались, далее когда стали достаточно плотными. В мерцании на месте лица проявились линии бровей и скул, между ними слегка просвечивали желтые глаза. Затем струи дыма взвихрились, и открылось что–то похожее на заднюю ногу козла, на которой ниже голого бедра шерсть спускалась вниз, покрывая когти.