Урман - Федор Чешко Страница 33

Ждать пришлось долго. Он успел озябнуть — все-таки еще холодновато было в тени, особенно если сидеть неподвижно; да и Кудеславова одежда (мешковатая рубаха и штаны из тонкой некрашеной кожи) не очень-то подходила для подобного ожидания. Он ведь так и пошел, как был, даже не подпоясался. Впрочем, что там кожаная рубаха — ноги в сапогах и то озябли.

Мечник, однако, неудобством не озабочивался. Кудеславовы мысли витали далеко от заклякшего в неподвижности тела, и были они, мысли то есть, не шибко веселыми.

С Векшей ему так и не выпало перемолвиться: не то что о главном, наиважнейшем — даже единого словечка сказать не удалось.

Он ушел в ночную сторожу сразу, как только очнулся Белоконь, а очнулся тот очень быстро. Только и успели Яромир с Мечником доволочь обмякшего, грузного волхва до полатей да кое-как уложить его; только и успел Кудеслав убедиться, что хранильников обморок не опасен, и, оглянувшись, заметить спину ускользающей обратно за полог Векши; только и успел Яромир скоренько выпроводить гостей, наказав каждому не болтать понапрасну (Звану старейшина предложил остаться, но тот, поблагодарив с поклоном, сказал, что не хочет стеснять, перебудется у Шалая)… Когда же Яромир и Мечник вновь обернулись к полатям, волхв уже сидел, упираясь ладонями в колени. Выглядел он почти как обычно, только время от времени встряхивал головой да тихонько мычал, словно похмельем мучился.

Первые тогдашние слова Белоконя предназначались Кудеславу:

— Ты вроде говорил, будто этой ночью место твое в охороне? Ладно, ступай. Извиняй, что не дали толком отдохнуть перед бессоньем.

Мечник не помнил, когда это он говорил такое. Думал — это было, но чтобы вслух… Неужели мысли с этакой ясностью могут обозначивать себя на лице? Вряд ли… А хоть бы и могли — хранильник-то хоть и рядом сидел, а в Кудеславово лицо не заглядывал.

Уже в сенях, накидывая полушубок, он услыхал, что между волхвом и старейшиной затеялся негромкий разговор. Мечник не вслушивался: раз отпустили, значит, беседа не для его ушей. Ну и ладно — Кудеславу без того хватало всяческих впечатлений. Даже через край.

А утром — восток только-только начал сереть — сторожам пришлось отворять для волхва лесные ворота. Для волхва и для Векши.

Кудеслав тогда не спустился с тына, остался на скрипучем настиле рядом с Кощеем и еще двумя поленившимися слазить вниз мужиками. Ночь-то к концу, а тут слазь да снова залазь — ну его; небось те трое, что спрыгнули первыми, сами управятся. Мечник очень старался убедить себя, что именно так он и думает, а сам глядел, как тяжкая воротина нехотя уступает людским рукам, отваливается в сторону; как выезжает за тын хранильник — весь в белом, на статном белом жеребце…

Векша замешкалась. Она вновь была одета парнишкой (Кудеслав так и не понял, почему Белоконь, беря ее с собою, не приказал одеться по-правильному), и кто-то из отворявших ворота сердито буркнул ей: «Ну, чего уставился? На мне, чай, узоров нет!», а другой добавил: «Ехай давай, неча ворота без толку держать нараспашку!». Но она все мешкала, вглядываясь в стоящих возле отворенного выхода, потом — в смутно темнеющие на тыне фигуры…

Ну конечно же, она высматривала Кудеслава. А тот маялся наверху, не зная, спрыгнуть ему туда, к ней, или спрятаться. Очень уж не хотелось учинять развлечение для дуреющих от скуки мужиков-охоронников, и еще меньше хотелось выслушивать потом их подначки. Хорошо, если доморгаются-таки, что Векша не парень, а то начнется: вот, дескать, почему здоровый мужик Кудеслав до этаких лет без единой жены живет! И станет в общине одним извергом больше — за изувечение сородича… нет, сородичей.

В руках у Кощея чадил догорающий факел, но все равно снизу вряд ли можно было доподлинно разглядеть лица стоящих на тынном настиле (Кудеслав небось и Кощееву-то скуластую образину распознавал с трудом — чахлый, мечущийся на ветру свет не помогал, а мешал). И все же Векша как-то исхитрилась высмотреть Мечника; во всяком случае, именно на него она глядела дольше, чем на прочих.

Дурень ты — лицо, лицо… А меч на поясе?!

Кудеслав совсем уже собрался помахать ей рукой, но тут снаружи донесся недовольный окрик волхва.

Кобыла под Векшей встрепенулась, прянула на хозяйский голос…

Вот так и вышло: был рядом, а не подошел, не кивнул даже. Вряд ли она правильно поняла почему. А хоть бы и поняла… Мечник Кудеслав, как сопливый пащенок-недоросток, убоялся чужих смешков. Дурень ты, дурень!

Он все-таки помахал вслед: примерещилось, будто Векша, уже отъехав от тына, на миг сдержала лошадь и оглянулась. А может, и нет — было еще слишком темно, чтобы разглядеть такое наверняка.

Больше они не виделись. Кудеслав несколько раз давал себе слово съездить к Белоконю, но дел по хозяйству накопилось немало, да и Яромир велел подбирать мужиков для охраны общинных челнов — ведь скоро на торг.

Впрочем, Мечник прекрасно понимал, что это лишь отговорки, а подлинная причина одна: боязнь. Боязнь надокучить Белоконю (ведь все уже сговорено, и срок назначен: «Как сводишь челны на Торжище»)… А главное, боязнь того, что Векша примет происходящее за уже привычную ей смену владельцев. Да, Кудеслав был уверен, что эта строптивая рыжая ильменка — последняя его надежда на свет в судьбе. Но так он не согласился бы и под ножом.

Всякое бывало у него в жизни; случалось знаться и с девками, и с чужими мужними женами — здешними да иноязыкими; сходился легко и легко забывал после двух-трех шалых ночей. А тут… Крепче крепкого засел в Кудеславовой душе страх: не слишком ли все хорошо? Не чересчур ли хорошо, чтобы сбыться?

А еще пугало то, что как-то помимо его воли все слаживается. Вот и старейшина поговорил-таки с Лисовином сам, даже не позвал на тот разговор Кудесла-ва. Велимир потом пересказал Мечнику их беседу. Конечно же, названый Кудеславов родитель не вздумал перечить воле старейшины и волхва; наоборот, кажется, он даже обрадовался. Ну и хвала Навьим.

Успокоить, разрешить сомнения мог бы один-единственный разговор с Векшей, но…

Разрешить сомнения можно двояко: словом «да» или словом «нет». Словом «люб» или словом «не-люб». Словом «хочу» или словом «стерплю». Или еще того хуже: «все равно». После такого сомнений уже не станет. Но станет ли тебе лучше?

— Уснул, что ли?

Несколько мгновений Кудеслав рассматривал нависшего над ним Яромира, пытаясь понять, откуда тот взялся. Вроде бы только что не было… Неужто впрямь сморило Мечника? Или до того задумался, что забыл, где он и для чего?

— Да ты не примерз ли к стене в самом-то деле? — Старейшина нагнулся и тронул Кудеслава за плечо: — Случилось что? Заболел?

Мечник тряхнул головой и поднялся. Только теперь он почувствовал, что и в самом деле чуть не примерз к месту. Мельком подумалось: как бы не заскрипели, разгибаясь, сведенные холодом и долгой неподвижностью колени да поясница.

Никакого скрипа, конечно, не было, но из горла вместо приветствия вырвалось какое-то невнятное сипение. Пришлось откашляться и повторить.