Инкубатор для вундерваффе - Анатолий Матвиенко Страница 33

Его королевское величество Людовик XIV, абсолютный монарх Франции и Наварры, король-солнце, начальник нового главы католической церкви — парижского папы и автор знаменитой максимы «государство — это я», невероятно обожавший роскошь и уют, в походе довольствовался спартанскими условиями.

Для создания этих условий вместе с армией тащился колоссальный обоз с огромным королевским шатром, слугами, поварами, портными, конюхами, поэтами, музыкантами, художниками, танцорами, запасами одежды, обуви, париков, парфюмерии, еды, утвари, фейерверков и тоннами других нужных и не очень вещей, а также разнообразным имуществом на всякий случай, для удовлетворения непредвиденных капризов короля.

За ним тянулся почти весь версальский двор. Не только вельможи, которые по обязанности обслуживали короля во всем, что нельзя доверить лакеям. Не только правительство в полном составе, чтобы оперативно получать высочайшее одобрение на возникающие инициативы. Не только военный министр маркиз де Лувуа, он же главнокомандующий, и его штаб. Не только кардинал-папа и выводок священнослужителей. Еще и прихлебатели всех мастей и оттенков, которые через несколько столетий будут зваться тусовщиками. Послы всех соседних стран с персоналом посольств — вдруг на марше король изречет нечто актуальное для их государства. Целая женская армия, призванная ублажать величество своим обществом, а если повезет (женщине, а не королю), то и своим телом. Каждая титулованная особа путешествовала со слугами, поварами, портными и так далее. Пусть на каждую дворянскую душу количество обслуги было и меньше, чем на монаршую, все равно их количество составляло многие тысячи. Зрители ехали на спектакль под названием «война».

Неудивительно, что войско двигалось медленно. Солнцезатмевающий король не спешил, он устроил своего рода парад несокрушимой мощи перед жителями морально неустойчивых южных провинций, еще недавно принадлежащих испанцам. Ему было наплевать, что медленное движение своей армии ничуть не лучше, чем налет иностранной: те же вытоптанные поля, конфискованные запасы пищи и фуража, обиженные селяне.

Кроме того, не поспевали полковые хлебопекарни. Весь хлеб в солдатских ранцах, запасенный перед маршем, был съеден, и огромная армия каждые несколько дней останавливалась на выпечку хлеба.

Утомленный переходом, Людовик на три дня остановился в Лионе, затем продолжилось движение на юг. Только через месяц после старта военной кампании авангард вступил в Руссильон.

Пейзаж поменялся, вдаль до самого горизонта уходили виноградники. Присоединился знаменитый Королевский Руссильонский полк, армия достигла пятидесяти тысяч человек, половины всех вооруженных сил страны.

Слуги расставляли шатры и павильоны к очередному вечернему празднику и театрализованному представлению, где король-солнце как всегда сыграет Аполлона или что-нибудь не менее солнечное. До бала Людовик собрал военный совет. На совете он выглядел совершенно другим человеком. Король-плейбой на некоторое время стал полководцем.

— Граф дю Плесси, еще раз расскажите нам, что произошло пять месяцев назад.

Граф, командовавший в том бою гвардейским резервом, бездарно превративший посмертную победу де Тюренна в поражение, рассказывал о бое трагическим тоном человека, который проявил незаурядное мужество и воинский талант, но неисчислимые вражеские орды оказались сильнее.

— Ваше величество, маршал погиб в самом начале боя. Вероотступники применили дьявольское оружие. Я увидел только вспышку и грохот, как будто взорвался бочонок с порохом. Полки уже пришли в движение, но нас было слишком мало. Противник перекрыл дорогу на Баланс, отбил атаку, а затем перешел в наступление превосходящими силами. Мы сделали все, что могли, сир.

Король нервно несколько раз прошелся взад и вперед по палатке, потом резко остановился перед графом. Длиннющие кудри его парика колыхались в такт гневному дыханию.

— Мы не можем сказать правду Франции о вашей трусости, граф! Вся Франция будет смеяться над нами, что мы доверили гвардию такой бездарности.

Граф налился пунцовым, но смолчал. Общеизвестно, что в такие минуты монарху лучше не возражать.

— Мы поручили узнать, сколько мятежников останавливалось в Валансе перед боем. Вам интересно, граф? Нам тоже стало интересно. Две тысячи! Всего две! Включая обоз, который остался в городе. Вы были в Валансе, граф? Скоро мы проедем Валанс. Вас было шестнадцать тысяч! Восемь на одного! И вы нам смеете говорить, что врагов было больше? Мы вас уверяем, граф, что разместить шестнадцать тысяч там негде. Вы говорите, что де Тюренн погиб? Но он отправил полки в бой. И они опрокинули германцев. Тюренн нас не посрамил. А когда две сотни драгун пошли в самоубийственную атаку, у вас, граф, уже было десять к одному. И что же вы сделали, граф? Вы побежали! Вас было слишком мало, нужно хотя бы двадцать французов на германца, чтобы уравнять силы, так?

Дю Плесси готов был провалиться сквозь землю. Любого другого он бы вызвал на дуэль, защитил бы честь или умер. Но перед ним стоял король, и король был прав.

— Теперь о вооружении. — Людовик сбавил тон, сделал едва уловимый жест, лакеи выложили на стол винтовку, кремневый мушкет со штыком и пулемет. — На наших позициях взорвалось два бочонка с порохом, один у артиллерийской батареи и один около де Тюренна, — король вдруг опять резко повысил голос. — Мы не знаем, почему бочонок оказался возле командующего, но это не дает вам права нести ахинею про оружие дьявола! — Он в упор посмотрел на графа, будто тот посмел перечить. — На самом деле противник имел лучшие мушкеты, но при соотношении один к восьми разница в оружии ничего не объясняет. — Монарх взял в руки мушкет. — Маркиз, как долго еще армия будет позорить нас старыми мушкетами?