Орда. Книга 1. Месяц седых трав - Андрей Посняков Страница 33

Догнал… Обогнал… Ага, вон они – удирающие вражьи спины. Десятник поднял левую руку – готовить стрелы. Впрочем, и сами должны были уже догадаться, не командовать же в таких мелочах!

– Хур-ра-а-а! Хурр-ра! – кричали юные воины Баурджина, рядом с ним несся десяток Кэзгерула Красный Пояс, а, чуть поодаль – и другие десятки найманского рода Олонга. А Жорпыгыл? Нет, его не было, как не было и отборных воинов кочевья Олонга. Ну, правильно, у них же другая задача.

– Хур-ра-а!

Казалось, это стремительное, как взмах орлиного крыла, наступление, этот лихой, можно сказать, уже удавшийся рейд так же хорошо и закончится – преследованием и пленением бегущих врагов. Баурджин оглянулся – его воины неслись вперед, улыбаясь и полностью позабыв о страхе.

– Хур-ра!

А враги… враги позорно бежали… и в этом их чересчур уж поспешном бегстве явно было что-то не так! А не заманивают ли? Вполне вероятно, ведь приемы ведения войны у кераитов с найманами одни и те же.

Останавливая увлекшихся погоней воинов, Баурджин закрутил в воздухе левой рукой, словно бы рисовал круг. Повинуясь ему, парни поспешно придержали коней… и то же самое сделали воины Кэзгерула. А остальные неслись: – Хур-ра! Хур ра!

– Почему мы остановились? – подскакав ближе, сверкнул глазами Гаарча. – Вся добыча сейчас достанется другим!

– Не достанется! – Десятник жестко сжал губы. – Слушай мою команду – грабежом и погоней не увлекаться, вперед продвигаться с опаскою, в любой момент быть готовым повернуть назад.

– А эти? Эти? – завизжал, заплевался Гаарча. – Остальные, значит, будут хватать богатства, а мы…

– А вы будете делать то, что я вам сказал! – Баурджин выхватил из ножен саблю. – Ты не согласен?

– Что ты, что ты! – Гаарча изменился в лице. – Я вовсе не то хотел сказать…

– Ну и прекрасно, – улыбнулся десятник. – Вперед. Но, осторожно, как я говорил. Когда я подниму вверх саблю – все живо поворачиваем назад и скачем к Черному кряжу… туда, где дорога на перевал.

Баурджин ясно себе представлял: так и придется сделать, и нечего поддаваться на притворное отступление кераитов – не так уж они и слабы, как сейчас хотят казаться. Жаль, не видно главных сил, интересно, как там у них?

И конечно, так и случилось.

Скачущие впереди воины – из самых алчных – вдруг осадили коней, словно бы наткнулись на стену. А потом и повернули назад, да только не успели улепетнуть, пораженные меткими стрелами ханской гвардии кераитов – тех самых, с серыми перьями кречетов на шлемах. Все они были в панцирях – и люди, и кони – в пластинчато-стальных или в кожаных, ничуть не менее крепких и красивых. У многих, усиливая защиту, пересекались на груди железные наборные пелерины, из-под низко надвинутых шлемов едва виднелись глаза, в руках угрожающе покачивались длинные составные луки, копья и тяжелые сабли.

Вот она – броненосная конница!

Сердце Баурджина нехорошо екнуло.

– Назад! – приподнявшись в стременах, закричал он, поднимая над головой трофейную саблю. – Назад! К Черному кряжу!

Его воины и десяток Кэзгерула организованно повернули, остальные же, чересчур увлекшиеся преследованием и добычей, попали под натиск кераитских «рыцарей», словно под асфальтовый каток. А ведь были ж предупреждены! Ну, как, как поддерживать дисциплину, когда, почуяв возможность легкого грабежа, большая часть войска превращается в алчное неуправляемое стадо? Ну, черт с ними, теперь уж ничем не поможешь.

Найманские воины – теперь уже молча, без всяких криков – понеслись назад… нет, не совсем назад – чуть левей, к Черному кряжу, как раз там проходила дорога на перевалы. Там можно было уйти. И там, за первым кряжем, ждала засадная «тысяча» хана Инанч-Бильгэ.

– Быстрей! Быстрее! – на скаку перепрыгнув на заводного коня, подгонял своих воинов Баурджин.

А их осталось так мало – многие, слишком уж многие нашли свою смерть от злой кераитской стрелы. Уже не видать было Ильгана с Цыреном, здоровяка Кооршака… нет, вот он… вон и Гаарча с Хуридэном – если б Баурджин не вытащил тогда саблю, где б они были? А где Гамильдэ-Ичен? Неужели погиб? Жаль… Единственный грамотей на весь десяток, да и вообще – неплохой парень.

Юноша оглянулся. Вон он, Гамильдэ-Ичен! Еле тащится, ясно – лошадь устала. А заводной-то у него нет.

– Скачите!

Махнув рукой, Баурджин придержал коня, дожидаясь отставшего парня. А за ним – уже пугающе близко – блестели доспехи тяжелой конницы кераитов.

– Сюда, Гамильдэ, сюда… Бросай свою лошадь!

Не замедляя бешеной скачки, Баурждин помог парню перебраться на круп своего коня. Лошадь немного отяжелела… вот именно что – немного, слава Христородице, Гамильдэ-Ичен весил мало. И все же враги нагоняли. Слава Богу, не пускали стрел, впрочем, вряд ли попали бы – уже начиналась метель. Снег хлестал по лицу, заставляя жмурить глаза, так что оставалась одна надежда – на лошадей. Не споткнулись бы на скаку, вынесли бы, спасли…

Баурджин погладил коня по гриве:

– Давай, милый, давай…

Вот и Черный кряж. Успели! Теперь оставалось самое сложное – взять перевал. А уж там – свои, там можно расслабиться – взять только. А дышалось уже так тяжело, и так же тяжело били в снег копыта уставших коней. И уже никто не кричал: «Хур-ра!» Не до криков было.

Ну, вот он – перевал! А прямо над ним – ярко-синее небо. Интересно как – здесь, в предгорьях, метель, а там – солнце. Обычно бывает наоборот. Лошади хрипели, проваливаясь копытами в рыхлые сугробы. Снег – мокрый, липкий, противный – словно хватал своими мягкими лапами, не давая идти. Уже пришлось спешиться – лошади не могли внести всадников в гору. Шли. Поднимались все выше и выше. А пот тек по лицу, едкий, горячий, невыносимый. И щипал глаза. И в груди яростно билось сердце. Так яростно, с такой неудержимой силою, что, казалось, вот-вот вырвется, улетит, словно выпущенный из клетки охотничий кречет. Тяжело… тяжело, Господи!

Баурджин оглянулся – внизу, пусть еще не так близко – уже виднелись черные размытые точки. Враги!

Перевал казался совсем рядом – ну, вот он, возьми и иди. А идти было трудно, и чем выше, чем трудней. И приходилось еще вести за собой лошадей. Может, бросить? Нет, ну, правда – бросить?

Идущий впереди Гамильдэ-Ичен вдруг ткнулся носом в снег. И так застыл.

– Вставай! – Баурджин схватил мальчишку за шиворот, дернул. – Ну?

– Я… не могу… – задыхаясь, оглянулся тот. – Лучше умру… и пусть. И пусть.

– Я те умру! – Десятник выхватил саблю. – Хочешь – ткну?

– Не надо…

– Тогда иди! Двигайся!

Не только Гамильдэ-Ичен, а и многие уже двигались, ползли, карабкались наверх из последних сил. А впереди недостижимым лазурным небом сиял перевал! И враги внизу были так близко…

Баурджин не смог бы сказать, когда он понял, что все – дошли. Может быть, когда ударило в глаза закатное солнце? Или когда, теряя опору, он покатился с вершины перевала вниз, на ту сторону? Или чуть позже, когда услыхал мощный радостный крик: «Хур-ра?!»