Убить Троцкого - Юрий Маслиев Страница 33

Саша, обернувшись, увидел вдали быстро превращающихся в маленькую точку всадников, сбившихся в кучу. Он только сейчас понял, что опасность миновала, в улыбке оскалил зубы и, привстав на козлах, заорал в позолоченное солнцем голубое небо:

– Живе-о-о-ом!

Лошади сбросили галоп, перешли на трусцу. Со дна тачанки раздался радостный голос распрямлявшегося Горова:

– Ну, ребятки… Ну, ребятки… Каких героев рождает революция! – И тут же, сбившись с патетики, радостно добавил: – А я думал – все, п…ец… – и засмеялся дребезжащим тенорком.

Начальник тамбовской Чека лично выписал сопроводительную записку к председателю ВЧК, в которой просил отметить и наградить откомандированных в Москву сотрудников царицынской Чрезвычайки за героизм, проявленный на территории Тамбовщины при задержании известного бандита, терроризировавшего губернию в течение целого года. Посадив их на прямой поезд до Москвы, он, прощаясь, еще раз рассыпался в восхищенных благодарностях. Немалую роль в этом сыграла не только поимка одного из руководителей Антоновского мятежа, но и красноречивый рассказ старого большевика Горова, который не преминул показать в нем и свое немалое участие.

«Что ж, – размышлял Муравьев, глядя в окно вагона на пролетавшие мимо картины равнинной России, – вот наша легенда и прошла первую проверку на прочность. Появился первый легальный документ, отражающий нашу деятельность на благо революции, и немаловажные свидетели, с радостью готовые подтвердить это».

Вся компания, уставшая от происшедших событий, наскоро поужинав, без лишних разговоров растянулась на своих полках. В Москве их ожидало много дел, для этого нужно было хорошо отдохнуть.

Доехав до Москвы без особых приключений, они вышли на Казанском вокзале в прекрасном настроении. Молодость и сила бурлили в них. В молодые годы физические и душевные раны зарубцовываются быстро. В силу этого на свою будущую жизнь все трое смотрели очень оптимистично, считая, что все, что бы они ни задумали, им по плечу. И сам черт им не брат.

Горов, чувствующий себя в Москве как рыба в воде, знающий здесь все и вся, вызвался сопроводить их в комиссию по экспроприации, так как он был лично знаком с товарищем Черновым.

Решив не откладывать дела в долгий ящик, друзья вместе с Горовым отправились по означенному адресу; благо – он находился недалеко от вокзала.

Несмотря на приподнятое настроение, Москва производила на них гнетущее впечатление. Ранее многолюдная и деятельная, она поражала пустынностью улиц, серостью облупившихся домов, зияющих во множестве глазницами выбитых окон, давно не убираемыми кучами мусора, редкими прохожими, спешащими по своим делам.

На одной из улиц Михаил замедлил шаг возле группы людей, по внешнему виду явно принадлежащих к бывшему господскому сословию, которых охранял солдат, скручивающий козью ножку [20]и лениво покрикивающий на них. Следя за удивленным взором Михаила, Горов пояснил:

– Заложники… После убийства Урицкого [21]в Петрограде решено на белый террор ответить нашим – красным революционным террором. Сейчас в ожидании своей участи отбывают трудовую повинность.

Молодая девушка, явно – бывшая гимназистка, вместе с высоким сухопарым стариком, облаченным в потрепанный вицмундир, с трудом переставляя ноги, еле тащили носилки, нагруженные строительным мусором. Попытка поставить носилки и отдохнуть вызвала поток грязной площадной брани у охранявшего их солдата, уже прикурившего козью ножку, пахнувшую вонючим самосадом.

– Что, торопитесь вне очереди попасть в ставку к Духонину [22]! – орал солдат, перемешивая свою речь нецензурщиной.

У Михаила сжались кулаки. В памяти мгновенно вспыхнули образы сестры, матери, отца. Конечно, отец не мог бы оказаться на месте этого старика – этот был слеплен из другого теста, но вот сестра, мать… Нет, он не оставит безнаказанными преступников, уничтоживших его семью. Ему почему-то вспомнились прогулки с отцом по Парижу. Отец, хорошо знавший историю Франции, рассказывал ему об удивительных событиях, происшедших за века на площадях и улицах этого города. Каждое из них захватывало дух, но особенно поразила его юное воображение кровавая драма, случившаяся на одной из площадей, когда во время Французской революции санкюлоты [23]– революционеры в течении суток обезглавили на этой небольшой площади свыше трех тысяч аристократов. Тогда кровь заливала сточные канавы, как вода во время проливного дождя.

«История повторяется, – думал он, – опять прольются потоки крови. Причем они проливаются бесполезно. Если следовать высказыванию Робеспьера о том, что революция – это гидра, пожирающая собственных детей, то и сами организаторы подобной бойни тоже попадут в свою же мясорубку. Остановить это не в моих силах, но похоронить своих мертвых – это мое право. Пепел Клааса стучит в мое сердце», – вспомнил он опять слова Уленшпигеля.

Разжав кулаки и убрав желваки с побледневшего лица, Михаил спокойно прошел мимо надрывающихся заложников. Друзья, взглянув на Михаила, тоже вдруг замолчали. На их лицах появилось отстраненное выражение, а что творилось в душах – прочесть было невозможно.

Комиссия по экспроприации располагалась в огромном восьмиэтажном здании, отделенном от других жилых домов неширокими мостовыми с узкими тротуарами. Главный вход прятался внутри двора этого П-образного строения, был скрыт от улицы высоким каменным забором с мощными чугунными воротами, охраняемыми бдительными часовыми. Окна здания до высоты третьего этажа скрывались за толстыми решетками. Так что весь этот так называемый архитектурный ансамбль напоминал скорее не какое-то административное здание, а тюрьму. Да и сама процедура пропуска посетителей своей строгостью тоже напоминала оные заведения.

Предъявивших документы друзей отвели в домик, стоящий у ворот, отгороженный от двора высоким металлическим забором с колючей проволокой поверху. Их оставили в зале ожидания одних. Горова, не обращая внимания на его козыряние личным знакомством с председателем комиссии Черновым, тоже оставили в зале.

– Ничего себе – порядочки… – присвистнул Женя. – Таких мер предосторожности нет даже в нашем Чека.

– Революционная бдительность, товарищи! – Словоохотливый Горов, оправдывая эти порядки, начал разглагольствовать о происках контрреволюции и о героях-чекистах, стоящих на страже революционных завоеваний.

Почти целый час друзьям пришлось слушать эту идиотскую лекцию, пока строгий порученец не прекратил ее, проводив их к главному входу. Здесь еще раз проверили пропуска и уже другой сопровождающий, изъяв оружие и передав его на хранение в небольшое окошко, отвел их в приемную Чернова.