Судьба в руках твоих - Ена Вольховская Страница 33

Посоха при нем, действительно, нет. Только вот как же так вышло? Неужто, кто-то обокрал вора? Впрочем, вслепую он мог и вовсе не найти Рактаас, или все же нечисть какая утащила "блестяшку" к себе, а следы в лесу оставлены обычной палкой… Сун смотрел на него и никак не мог понять, почему не может отделаться от мыслей о посохе. Какая теперь разница, право слово! Будто посох может что-то изменить в его судьбе! Что бы ни сталось с посохом, это теперь проблема Редайнии. Оставить Мессию умирать в лесу — это ж надо было додуматься! Пусть Венан теперь выкручивается, как хочет, а ему, Суну, больше нет дела до их святейшеств. В конце концов, они сами выгнали его, как недостойного. Недостойного быть Мессией, недостойного даже вдыхать один с ними воздух. Недостойный…

—Не думал, что когда-нибудь это слово будет звучать приятно,— с лёгкой улыбкой прошептал Сун, поднося ложку ароматного варева ко рту.

—Эй, малец, чего ты там бубнишь?— раздалось вдруг из-за соседнего столика

—А?— Сун удивленно развернулся и сей же миг встретился с мутными взглядами изрядно подпитой компании.— А! Просто говорю, что здесь лучшая еда, которую я пробовал!— громко ответил он, искренне улыбнувшись.

—Хаха! Эта да! Тетка Нэна знает свое дело!— радушно расхохотался мужчина, и впервые за день Сун почувствовал себя чем-то большим, чем жалким оборванцем.— А попробовал бы ты местный эль… А чего это я?— спохватился он, тут же подтягивая к себе еще один стул.— Садись к нам да отведай лучшего эля во всем Илинке! Да что там Илинк, сам наместник не отказался бы!

Сун смущенно отвел взгляд, вежливо отнекиваясь, но долго противиться столь ярому порыву чужой щедрости не смог и, в конце концов, перебрался за шумный столик. После первой же кружки эля парень поплыл и напрочь выбросил из головы и вора, и посох, и жрецов.

За минутами полетели часы.

Еда, эль, глупые шутки и плохая музыка уносили далеко-далеко от насущных проблем. Средь веселых незнакомцев, которым не было никакого дела до его вида и происхождения, Сун чувствовал себя невероятно свободным, хотя и продолжал лишь наблюдать. Кружка за кружкой, и в итоге он так и не понял, как оказался на улице. Дурман крепко засел в голове, а ноги едва держали его. Глупо хихикая над собственной неловкостью, он брел по ночной улице в сторону моря, к одинокому покосившемуся сарайчику на побережье. Забившись в самый дальний угол, куда еще днем спрятал связку баранок, он положил чугунную голову на какую-то свернутую тряпку и прикрыл глаза, быстро проваливаясь в сон.

Перед глазами, как наяву, предстали побитые временем деревянные стены кельи. Старое помещение пропахло сыростью и плесенью. И в летний зной, и лютой зимой здесь всегда было невыносимо холодно. Именно это место Венан считал идеальным, чтобы оставить ученика на день-другой «хорошенько поразмыслить над своим поведением». Вот только Сун так и не разу и не понял, что он делал не так, и со временем лишь научился покорно опускать взгляд. Впрочем, это жреца злило еще больше.

Дотронувшись кончиками пальцев до пульсирующих от боли висков, Сун медленно сел на грубо сколоченной кровати. Все тело дрожало от холода, пронизывавшего до самых костей. Парень медленно провел рукой по стене, чувствуя, как капли воды стекают по ладони. А точно ли это сон?

Хлопнула входная дверь, и по полу зашуршала тяжелая ткань мантии. Едва слышно выдохнув, Сун встал на ноги и, повернувшись к жрецу лицом, склонил голову.

—Ученик приветствует его святейшество,— сиплым голосом произнес он, но не спешил поднимать взгляд.

—Прошло уже два дня, а ты все еще крепко стоишь на ногах, и на лице ни капли раскаяния,— силой развернув лицо парня к себе, надменно сказал Венан.— Ты хоть понимаешь, за что тебя заперли здесь?

От обиды на глаза наворачивались слезы. Он ничего не сделал. В этот раз он совершенно точно ничего не сделал. Он был послушен, не смел первым заговаривать со священниками, даже не смотрел на них. Он честно выполнял все, что ему приказывали. Другие ученики позволяли себе гораздо больше, но их никогда не наказывали за подобные мелочи. Сун не понимал, почему именно к нему относятся подобным образом, почему во всех бедах винят его. Хотелось вырваться из цепких пальцев жреца и кричать на него, вывалить на него все, что накопилось за десять лет. Хотелось занести руку и отвесить ему пощечину. Пощечину? Нет… Хотелось просто нещадно бить его за все перенесенные унижения и боль, за каждый презрительный взгляд и оскорбление. Но ноги подкашивались от одной только мысли, что реальность именно здесь, в этой келье, а не в Илинке. Потому, ощущая, как скатывавшаяся слеза обжигала кожу, он лишь выдавил из себя:

—Нет… Я не понимаю… Не знаю, что я сделал не так.

—Значит, ты считаешь, что наказан несправедливо?— вскинул брови Венан. Сун резко зажмурился, будто ожидая удара.— Несносный мальчишка!— жрец оттолкнул его от себя.— По-твоему, мы все здесь дураки, а то и звери, которым лишь бы истязать тебя?! Прекращай строить из себя святого мученика! Ты и так занимаешь чужое место, неблагодарный выродок!

—Если вы так ненавидите меня, то почему не позволяете уйти?!— вскрикнул Сун, резко подавшись вперед, но щеку тут же опалило хлестким ударом, и, мгновенно опомнившись, парень рухнул на колени, будто парализованный.— Почему вы просто не оставите меня в покое?..

—Хотел бы и я знать, почему из всех Мессия выбрал тебя,— процедил Венан.— Глуп и бездарен! Таскать тяжести и драить полы — вот твой предел! Но ничего… Настанет день, когда я приволоку тебя в обитель Рактааса и позволю тебе лично доказать всем свою никчемность!

Едва удержавшись от плевка в сторону Суна, жрец развернулся и вышел из кельи, громко хлопнув дверью.

В этот же миг в сарае на морском побережье юноша вскочил в холодном поту и стал панически ощупывать свое лицо и озираться по сторонам. Голова трещала по швам, будто все выпитое собралось в ней и отчаянно пыталось вырваться наружу, спину и шею ломило после жесткой постели из досок и проросшей травы, и, казалось, что насекомые всего Илинка успели за ночь полакомиться парнем. Однако никто не кричал на него с утра пораньше, не тащил на службы, не отдавал приказов. Все еще прибывая под впечатлением ото сна, Сун молча сидел на месте и смотрел в одну точку, слепо ощупывая вещи вокруг себя. Но они не спешили истаивать, события не сменяли друг друга, да и вряд ли ему бы столь четко снилось незнакомое место.

Сун с улыбкой выдохнул и медленно выполз на улицу. Время давно перевалило за полдень, и сам воздух пропах жаром летнего солнца и морской солью. В надежде унять головную боль Сун спустился к морю, от которого веяло приятной прохладой, и, скинув пропитавшуюся потом и пылью одежду, по пояс зашел в воду, тут же окунувшись с головой. Когда же, вдоволь набултыхавшись, он вернулся к сваленным в кучу пожиткам, то обнаружил одну крайне неприятную деталь — кошелька с серебром там не было. Быстро подавив первый приступ паники, Сун оделся и стал расхаживать по пляжу и окрестностям вокруг сарайчика, внимательно глядя под ноги. Он обрыскал все вокруг, перевернул сарайчик вверх дном, но исход печален — ни единого медяка. И неясно, потратил ли он все в пьяном угаре или же кошель просто оказался у вчерашней компании, как и предвещала хозяйка кабака. Как бы то ни было, даже если б он мог вспомнить их лица, отобрать серебрушки у здоровенных мужиков не получится, и значило это только одно — время у Суна сильно сократилось, а возможность убраться в другой город и вовсе пропала. Сун с тоской посмотрел на скудный запас баранок, изрядно задубевших за ночь, собрал волосы в небрежный хвост и вновь двинулся в город, надеясь, что в северном районе ему повезет больше.