Аутодафе - Александр Щеголев Страница 33

– Не слышал про такую… А вы не здешний?

– Почему ты так решил?

– Иначе бы и близко к нам не подъехали…

– Почти здешний… Когда-то жил в Лесогорске, еще мальчишкой. Теперь вот вернулся.

– Мальчишкой? Значит, еще до временных…

Надо было использовать момент – Славка в любой момент мог вновь замкнуться, уйти в себя.

– Скажи, у них все пацаны такие отмороженные: лапы у собак отрывают, крылья у птиц?

Лица сегодняшних противников Славы показались мне знакомыми. По-моему, в экзекуции над ястребом они тоже принимали участие…

– Ясное дело, все отморозки! Только на наш берег не все шастают… А эти в последнее время повадились.

Мне дело столь уж ясным не казалось. Действительно ли временные члены некоей старообрядческой секты? Ответа мне так и не удалось добиться, все расспросы утыкались в глухую стену молчания… Допустим, что так. Допустим, путем неких ритуалов временные научились активизировать дремлющие гены Морфантов… Но не могут же они быть Морфантами все поголовно?! Пожалуй, в оценке Славки проявтяется юношеский максимализм. Плюс потрясение от увиденной сегодня расправы над собакой…

– Ты во второй школе учишься?

– Ну…

– Ваш завхоз, Зинаида Макаровна – тоже из временных?

Не стоило задавать этот вопрос – Славка помрачнел и вновь начал отвечать неохотно, односложно… Но я вцепился железной хваткой в мелькнувший кончик следа. Резидент Вербицкий, как я знал от Василия Севастьяновича, никогда не бывал в поселке временных. Делал вид, что вообще понятия не имеет о его существовании. Даже на тот берег реки ни разу на памяти Василия Севастьяновича не переправлялся. Завхоз – прямой мостик от временных к учителю литературы… Вернее – к растерзанному трупу учителя.

С огромным трудом удалось мне вытянуть из Славы следующую историю.

Был у него школьный приятель, можно сказать, друг – Валерка Селезнев. Тот еще хулиган и двоечник. А когда его родители собрались уезжать из Лесогорска, вообще как с цепи сорвался. Иные прощальные «шуточки», что приготовил Валерка для допекших его за годы учебы педагогов, уже попадали под статьи Уголовного кодекса… На завхозиху (и в самом деле жившую за рекой) особого зла Селезнев не держал – и ограничился тем, что разнес «жиромясокомбинату» все окна в кабинете из рогатки. Стрелял ночью, в одиночку, без свидетелей (лишь Славка, как близкий друг, был посвящен в подробности предстоящей операции)… Однако Зинаида Макаровна каким-то безошибочным способом вычислила виновника. Утром заявилась в класс, постояла молча, обводя всех тяжелым взглядом, – и увела Валеру в свой продуваемый сквозняками кабинет на получасовую беседу. Вернулся он другим человеком. В полном смысле другим. «Как неживой, как… как робот какой-то…» Все хулиганские выходки словно ножом отрезало, с друзьями практически не общался – вообще ни с кем сам не заговаривал, отвечал лишь на прямые вопросы… Через две недели родители уехали и увезли Валерку в Ачинск. С тех пор о нем ни слуху, ни духу, даже писем не пишет, хоть и обещал…

Понятно… Банальный случай гипновнушения. В религиозных сектах нередки стихийные суггесторы весьма высокого уровня. Но один характерный момент в этой истории подтверждал мои подозрения… Я уточнил:

– Скажи, Слава… Когда тем утром завхоз молча разглядывала класс, тебе не показалось, что она попросту принюхивается?

– Точно… – после паузы протянул мальчик. – Как я сразу-то не просек… Вынюхивала! Натурально как собака носом водила…

Других подозрительных подробностей из жизни завхоза мне узнать не удалось. Но и услышанного достаточно. В самое ближайшее время придется плотно заняться Зинаидой Макаровной.

За беседой мы дошли до «уазика», доехали до дома – жил Славка в соседней пятиэтажке. Перед прощанием я вдруг вспомнил один момент из разговора, не сразу оцененный мною по достоинству. И быстро задал несколько вопросов.

Выяснилось: Слава в раннем детстве не читал (и не слушал в исполнении бабушки) не только «Ивашку-медведку». «Маша и медведь» и «Три медведя» тоже остались ему неизвестны. Даже названий таких не слышал… Любопытный штрих.

6

– Вам надо смываться с «аэродрома». Чем быстрее, тем лучше, – сказал я, не тратя время на долгие приветствия. И на расспросы – хотя расспросить Генку и Скалли было-таки о чём…

«Аэродромом» на нашем жаргоне именуется конспиративная квартира (в крупных резидентурах – особняк), которую снимает или покупает резидент, – и никак не использует. Которая предназначена для размещения группы быстрого реагирования, прибывшей по срочной тревоге. Лесогорский «аэродром» – просторный, несколько обветшалый дом в частном секторе, – был подготовлен Вербицким. И никакого доверия это жильё у меня не вызывало.

Мартынов уныло переглянулся со Скалли. Они только-только распаковали багаж (интересно, тоже тащили на своем горбу или умудрились найти автоизвозчика?). Срываться куда-то еще моим коллегам никак не хотелось…

– А в чем проблема? – поинтересовался Скалли, вертя в руках футляр с портативным микроскопом и явно не зная, убрать его обратно в объемистый чемодан или нет.

Я коротко объяснил, в чем мне видится проблема. Мартынов помрачнел. Но из вредоносной привычки вечно со мной спорить начал возражать:

– Незачем дергаться… Если всё так хреново, то ты тоже под колпаком, Сергуня. И квартира, что ты снял для нас, наверняка засвечена. Стоит изобразить, что пребываем в блаженном неведении. В конце концов, не мальчики, «наружку» засечем быстро. И разберемся: кто тут такой любознательный?

– Та-а-к… Давайте определимся, агент Мартин, с одним простым вопросом: кто командует операцией?

– Боюсь, Сережа, что вариант с единоначалием не проходит… – мягко сказал доктор Скалли. – Геннадий командирован сюда по линии оперативного отдела, я – по линии Трех Китов. Должны работать во взаимодействии с тобой – но никак не в подчинении. Санкций на проведение каких-либо крупных операций мы тоже не получали. Оперативная разработка подозреваемых и срочные экспертизы – не более того. Так что важные вопросы придется решать коллегиально.

– А ты, Серенький, уже строил бонапартовские планы? – издевательски поинтересовался Мартынов. – Корпус Нея – направо, кавалерия Мюрата – налево, а ты весь из себя такой важный, сидишь на барабане в нахлобученной на уши треуголке…

– Дурак, – сказал я Мартынову.

– Шмель окончательно спятил, – сказал я доктору. Они вновь переглянулись. Затем Скалли медленно произнес:

– Шмель не спятил… Шмель тяжело ранен. Выкарабкается или нет – неизвестно.

– Как?! Когда?!

Ответил на мои вопросы Генка, причем в обратной последовательности:

– Два дня назад, на рассвете. В собственном кабинете получил четыре пули в упор.

– Кто стрелял?! – изумленно выдохнул я.

– Неизвестно… – пожал плечами Мартынов. – Шмель в коме, аппаратура внутреннего наблюдения записала сплошные помехи. Охранники на входе за пять минут до пальбы уснули непробудным сном – сработала гипнограмма, причем самостирающаяся. Сапсан – он у нас теперь временно за главного – рвал и метал, да всё впустую…