Князь моих запретных снов - Оливия Штерн Страница 33

Я наслаждалась теплом, исходящим от фарфоровой чашечки, грела пальцы.

- Но я не знаю, откуда в замке хорша, - тихо сказала я, - вы же не думаете, что это я…

Клайс прищурился, сцепил пальцы шалашиком и положил на них подбородок.

- В том-то и дело, что вы – очень сильный сноходец, и я понятия не имею, чего от вас ждать. Да, ничего подобного раньше не случалось, но это вовсе не значит, что не случится никогда. Хватит ходить вокруг да около, Ильсара. Что у вас с ар Моришем?

Наверное, я стала совершенно пунцовой, потому что Клайс усмехнулся и кивнул, мол, знаем мы эти ваши делишки.

А я… я вдруг решила – отчего должна все скрывать? В конце концов, у меня нет никого, кому я могла бы пожаловаться. Значит, этим человеком будет наставник. Уж что-то, а щадить репутацию ар Мориша я не буду.

- Знаете, мастер Клайс, у нас с его герцогством не заладились отношения, - выпалила я на выдохе, и вдруг почувствовала, что, произнеся это вслух, даже дышать стала свободнее.

- Продолжайте, - Клайс очень кровожадно сверкнул красноватыми глазищами.

- Это все потому, что он – аристократ, а я…

- А вы понятия не имеете, кто и откуда, - уточнил Клайс, хотя я хотела сказать «свинарка».

- Наверное, поэтому… - вздохнула, собираясь с силами. Снова ощутила чужие руки, стиснувшие локти, заломившие руки. Да что теперь… мертв он, хорша ему кусок головы оттяпала. – Поэтому ар Мориш не упускает случая, чтобы ткнуть меня носом в мое происхождение. И в этот раз то же самое случилось, мастер Клайс.

Правильно говорят, аппетит приходит во время еды.

Слова как-то свободно лились и лились, складываясь в предложения, Клайс внимательно слушал, качая головой. Я рассказала и про помидор, и о том, как Тибриус с приятелями меня поймали тогда, после лекарской. Да и вообще. Вот как мне с этим жить?

- Так это не вам нужно об этом думать, - улыбка на лице Кодеуса Клайса стала совершенно людоедской, - это пусть теперь ар Мориш поразмыслит.

И я вдруг испугалась.

Не сделала ли я хуже, что нажаловалась? В деревне ябед не любили, это точно. А здесь?..

- Что… с ним будет теперь? – голос охрип, теперь каждое слово застревало ершиком в горле.

Клайс дернул светлой бровью.

- Жив точно останется, если вы об этом. Но поговорить с ним придется.

Он сидел и пристально смотрел на меня, словно хотел забраться в мысли. Я опустила взгляд. Ну, вроде бы все рассказала… почему он молчит? Ждет еще чего-то?

- Все это, конечно, хорошо, - наконец проговорил Клайс, - но ваш рассказ не объясняет, каким образом в мире живых объявилась хорша и сожрала одного из ваших обидчиков. Больше ничего мне не хотите поведать, м?

Я стиснула зубы. Рассказать про Винсента? Или о том, что не принимаю перед сном зелье?

Но Винсент… Это ведь даже не моя тайна. Имею ли я право говорить о нем наставнику? Что, если Клайс захочет его уничтожить?

Великие Все! От одной только мысли об этом сердце как будто прошили стальной нитью, а в душе поднялось внезапное желание защитить моего друга из Долины Сна. Смешно даже. Я – и защитить его.

Посмотрела честно в красноватые глаза Клайса.

- Мне… нечего добавить, мастер. Правда, нечего.

- Хорошо, нечего так нечего, - легко согласился он, - что ж, вы свободны. Идите, отдыхайте. День у вас выдался тот еще… Равно как и у меня.

Кивнув, я отставила пустую чашечку, выбралась из кресла. Уже на пороге – сама не знаю зачем – обернулась.

- А что у вас случилось, мастер Клайс?

Сидя за столом, он развел руками.

- Так ведь, дорогая моя, мне отчитываться перед Советом за убитого сноходца. Меня, знаете, за это тоже не похвалят.

- Мне жаль, - я снова кивнула и осторожно выбралась за дверь.

В душе стремительно зрело чувство, что только что я сделала ошибку, нажаловавшись на ар Мориша.

Объятия согревают душу.

Тем вечером мы сидели в обнимку с Габриэль. Я ревела в три ручья, потому что, оказавшись в тишине и сумраке, внезапно осознала, что произошло днем. Сперва меня хотели унизить, поиграться, а потом изнасиловать, затем – одного из подонков не стало. Вот так просто, был человек, пусть плохой, бестолковый, мерзкий прихлебатель – и нет его, и такое удивление в единственном уцелевшем глазу. Я буду помнить это… всегда, наверное. До тех пор, пока сама не шагну в вечность. Тот Геб, он, конечно, был бесхребетной мразью, но заслуживал ли он смерти? А ар Мориш? Хотела ли я, чтобы хорша его догнала?

Я рыдала, уткнувшись в плечо Габриэль, она тихо гладила меня по волосам и шептала что-то успокаивающе. Что-то вроде «ты не виновата, но такое иногда случается». Да, я не была виновна в смерти Геба, но вместе с тем… как-то очень внезапно все произошло. И раньше хорши в замок не хаживали. Кто-то… прислал ее, почувствовав, что мне плохо и страшно?

Впрочем, отчего же «кто-то». Существовал только один человек, который мог это сделать и который чувствовал меня, находясь при этом в Долине Сна. И вот эта легкость, с которой он сперва выкинул меня и наставников из Долины, а затем прислал хоршу, пугала – до хрусткого холода в душе, до мурашек по коже, до леденеющих пальцев. Винсент… Я понятия не имею, каковы пределы его могущества, да и есть ли они. И если он и в самом деле Князь Долины… что мне делать со всем этим? Разбить кулон? Принимать на ночь зелье? Никогда больше его не видеть, спрятаться, сидеть тише воды и ниже травы?

…Но мне с ним было хорошо, как ни с кем другим, в этом-то и была беда. И, вспоминая о Винсенте, я ловила себя на том, что думаю о нем с теплом и радостью, и снова с нетерпением жду, когда он раскроет передо мной книгу, старинную, с шершавыми пожелтевшими страницами, и его пальцы осторожно накроют мои. Такое трепетное, несмелое прикосновение, от которого мгновенно мерзнут ступни, а в груди собирается щекочущее чувство предвкушения чего-то нового и запретного.

- Не плачь, Ильса, - утешала Габриэль, - я думаю, не должно больше ничего такого повториться. Ну, должны же они что-то придумать. Возможно, кто-нибудь приедет из другого замка. Организуют охрану. Не плачь, а то завтра глаза будут красные весь день.

И невозможно было объяснить, что я рыдаю уже не столько оттого, что на моих глазах хорша мгновенно убила Геба, а оттого, что сама я как будто над обрывом, и ветер треплет меня, словно куколку из лоскутков, легкую и неловкую, грозя швырнуть вниз, на острые камни.

Мне было страшно. И больно.

Но самое ужасное, что вместе с этим на сердце разливалось приторно-сладкое чувство удовлетворения – оттого, что нашелся кто-то… для кого я имею ценность.

Вот это, последнее, было особенно противным и стыдным. Я не должна была радоваться тому, что из-за меня кого-то убили.