Степанида и 7 женихов - Наташа Шкот Страница 33

Компьютерное кресло в стиль. Большое, сколоченное из кривых не оструганных толстых веток в глубоко деревенском стиле. Смягчала вид цветастая подушка. Само кресло было такого солидного размера, что Степаниде вспомнился эпизод из сказки про трех медведей: «Кто сидел в моем кресле?» Даже мурашки побежали по телу и она дернула руку на себя. Но кто бы ее выпустил?

— Ну, здравствуй, Слагалица! — раздался уже знакомый старческий голос. Степанида повернулась и увидела сухенькую старушку, полностью потерявшуюся в кресле у камина.

— Здрав-ствуйте! — отчеканила Степка и с интересом уставилась на болотную ведьму. Или обычную ведьму?

Старушка была до того маленькая, что с трудом верилось, что она может быть матерью такого огромного мужика. Пока Степанида не встретилась с ней глазами. Ух, глазища! Точно, как у сына! Глядят, словно насквозь сверлят.

Вопреки устоявшемуся представлению, ведьма не была одета в пуховый платок и платье с передником. На ней были обычные синие джинсы, белый вязанный свитер под горло, красные носки. На голове у старухи вообще творилось нечто невообразимое. Седые короткие кудри, выкрашенные в разные цвета, кокетливо уложенные буклями по маленькой голове, Степанида сначала приняла за забавную шапочку. Но подошла ближе и поразилась. «Ничего себе причесон!»

В ушах ведьмы висели цыганские серьги, на руках браслеты-фенечки, на пальцах кольца с массивными камнями. Взрыв стиля.

Хорошо, хоть косметики на лице было мало. Лишь ярко-морковная помада на губах. Старушка улыбнулась, явив абсолютно белые зубы и показала рукой на кресло подле себя. Степанида приблизилась, медленно села, наконец освободив руку из захвата мужика.

— Как тебе, нравится дом твоего лесника, аль нет? Он его сам построил, своими ручками… — но заметив, как у Степаниды расширились глаза, осеклась.

— Ле-сника? — прошептала Слагалица побелевшими губами.

«Была правда, да в лес ушла»

— А ты не знала? — старушка перевела вопрошающий взгляд на сына, — не поняла?

— Мать… — мужик покачал головой, — вот, вечно ты…

— Что?

— То! Мы поговорить не успели еще!

— Поговорить, значит, не успели, а в койку прыгнуть, так запросто! Еще скажи не знакомы! — фыркнула точь в точь, как недавно сын.

Степанида переводила взгляд с одного на другого и ощущала, как раздражение завладевает ею целиком. Все это уже слишком! Сын с матерью вели беседу, словно ее здесь не было.

— Не знакомы, — пожал плечами, как оказалось, лесник, боковым зрением поглядывая на реакцию Слагалицы.

— О времена, о нравы! — закатила глаза ведьма.

— Ты это пришла сказать?

— Нет, не это! — съехидничала гламурная старушка, — видение у меня было, что вы, голубки, страсти придались и все силы похер… ой, простите, вырвалось.

— Объясни! — потребовал сын.

Тут Степанида отмерла и как закричит:

— Стоп! Стоп! Как лесник? Ты — лесник? — повернулась к нему лицом, глазами стреляя.

— Лесник, — вздохнул мужик.

— Твою ж… простите, мать! А медведь, кто?

— Ты ей про медведя сказал? — вставила ведьма.

— Ничего я не говорил! — мужик начал психовать.

— А откуда тогда?

— Кто медведь? — повысила голос Степанида, — отвечай, или я за себя не ручаюсь!

— Тоже я, успокойся…

— Успокоиться? Ты говоришь мне успокоиться, когда сам отравил, в голодную самку превратил, а потом сам от себя же спас? Какую игру ты ведешь?

— Я не играл! — зло ответил мужик, — ты ничего не знаешь, все исковеркала! Не так было!

— А как было? — на глаза навернулись слезы, — вы все меня используете!

— Не плачь! — мужчина оказался у ее ног, обнял за колени, заглядывая в глаза. Злость испарилась при виде ее расстроенного лица, — я обещал все рассказать. Ты поймешь! Не так все, не так! — голос его сорвался.

— Детка, — подала голос старушка, — погоди ты реветь, не поженились еще, вот обвенчаетесь — реви скок хошь! — от этих слов слезы вмиг высохли.

— Мать! Ты издеваешься? — жених развернулся к ведьме, — ты сказала, что пришла по делу, а сама масла в огонь?

— Ладно-ладно! — примирительно подняла руки вверх та, — просто вы такие забавные.

— Мать, последнее предупреждение! — в глазах мужчины мелькнули зеленые огни, хорошо, что Степанида этого не видела.

— Не грози матери! — ответила она, пожурив пальцем, затем уселась удобнее и сказала, — значит слушайте, на ус мотайте! Нельзя вам… того этого.

— Чего «того этого»? Говори прямо.

— Грешить, сынок, грешить, в постельке кувыркаться!

— Это почему? Мы взрослые люди!

— Нельзя Слагалице в койку прыгать пока срок жениховства не истечет. Аккурат до весны ждать надо!

— Почему? Кто сказал? — опешил мужчина, все еще оставаясь у ног Степаниды.

— Кто сказал? — фыркнула старушка, — правила такие!

— Да ну!

— Да, мне Лукерья тоже самое говорила, — подала голос Степанида.

— Так ты знала? — поразилась ведьма.

— Ну… да…

— Так какого лешего вы там вытворяли? — повысила голос.

Степанида молча пожала плечами. А что тут ответишь? Рассказать, что голову потеряла? С ума сошла? Сама не своя была? Руки мужчины погладили ноги в поддерживающем жесте, как бы говоря, я знаю, я все понимаю…

— Вы сдурели, детки? — строго посмотрела на них женщина, — вам всерьез нельзя! Совсем!

— А то, что будет? — спросил лесник.

— Сила моя Слагалия уйдет навсегда, — ответила вместо ведьмы Степанида.

— Вот, черт!

— Не только твоя! — заявила старушка, — того олуха, что с тобой согрешит, тоже!

— Да? — вдруг оживился мужчина, — может это и хорошо?

— Думаешь? Оставишь лес на произвол судьбы? Кто знает когда следующий лесник родится?

— Да то я так… помечтать нельзя, что ли? — сказал, вмиг стал грустным.

— И никто не знает что с твоим медведем станется, если сила лесника умрет, — продолжала выговаривать мать, — а если взбесишься, как Назар?

— Кто такой Назар? — встряла Степанида, понимая, с каждым их словом запутывается все больше и больше.

— Потом, — ответил мужчина, — наедине все расскажу!

— Так что, детки, я бы на вашем месте не баловалась! Поняли? — женщина поочередно строго поглядела в глаза Степаниде и сыну.

— Да поняли, как тут не понять, — отмахнулся мужчина, — у тебя все? А то нам поговорить надо.

— В общих чертах все… — старуха бодро соскочила с кресла, прошлепала к входной двери, надела блестящие уги, норковую жилетку, — телефончик запиши мой, деточка! Поговорить по-бабьи, надобно. Позвони, как оклемаешься!