Темное время  - Андрей Васильев Страница 33

– А кубок тяжелый? – пытал Родька Карпыча по дороге. – Камушков много? Они красные, синие или зеленые?

– Тебе-то какая разница? – поинтересовался у него водяник утомленно. – Не твой он, а хозяина твоего.

– Это одно и то же, – заявил вконец обнаглевший слуга, после чего покатился по траве, в очередной раз словив отменно прицельный пинок, который отвесил ему дядя Ермолай. – Чего? Так оно от начала времен заведено!

– Ты еще про Покон скажи, – посоветовал я ему, даже и не подумав сообщить лесовику, что не стоит пинать чужую собственность, а, наоборот, благодарно на него глянув. – Ох, приятель, отдам я тебя на перевоспитание к Славе Два, точно отдам.

– Не надо, – пискнул, поднимаясь с земли мохнатик, несомненно, напуганный серьезностью моего тона. – Всё, я молчу! Только пусть она смеяться прекратит!

Жанна, глядя на всё это, покатывалась со смеху, что здорово задело тщеславного Родиона.

– И не подумаю, – сообщила ему девушка. – Вот еще!

За разговорами и всем таким прочим мы довольно быстро добрались до места, о котором говорил Водяной хозяин. Никакого строения там, понятное дело, уже и в помине не было, разве что торчал из воды различимый даже сейчас, ночью, черный от времени невысокий деревянный столб.

– Вот мельница, она уж развалилась, – пробормотал я застрявшие с детства в голове строки Пушкина.

– А вон и мельник, – ткнул коготком в темную фигуру, стоящую на берегу Родька.

– Он и есть, – подтвердил Карпыч. – Аккурат над моим любимым омутом стоит. Знает, паразит, где я живу.

– Пусти-и-и! – донесся до нас исполненный страданиями стон. – Дай покою! Нет мне места на земле-е-е!

– Ну да, слушай я такое каждую ночь, тоже бы волком взвыл – произнес дядя Ермолай – Тут никаких чаш не пожалеешь.

Фигура билась на берегу точно в конвульсиях, кулаки мертвого мельника ударяли по невидимой стене, не в состоянии ее проломить.

– Давай, ведьмак, – подбодрил меня Карпыч. – Покажи свое мастерство! Да, если что – я его долги все прощаю, в том перед Луной клянусь!

– Услышано, – веско произнес дядя Ермолай.

Глядя на исполинскую фигуру призрака, мне мои собственные недавние мысли о том, что водянику точно следует помочь, начали казаться не столь разумными. Вон этот нелюдь здоровый какой! И привычной мне синевы, сопровождающей неупокоенные души, там не наблюдалось, чернота одна.

Короче – сам себя в капкан загнал. И заднего, что досадно, уже не включишь. Покон не позволит. В мире Ночи все держится на слове, а не на бумажке. Сказал «берусь» – все, умри, но сделай, иначе беда. Для тех же дяди Ермолая и Карпыча я после отказа существовать перестану напрочь. А может, и для всех остальных Хозяев леса и воды, сколько их ни есть на белом свете.

Проверив, насколько хорошо вынимается из ножен мой ведьмачий нож, и еще раз поругав себя за то, что не захватил серебряный подарок Женьки, я направился к завывающему от безнадежности мельнику.

Родька, чуть помедлив, посеменил за мной, Жанна же осталась рядом со старичками, внимательно следящими за происходящим.

– Чего орешь, дядя? – обратился я к неупокоенной душе, остановившись шагах в пяти от нее. – Ночь на дворе.

– Ночь, – подтвердил слезливо мельник. – И снова ночь! Нет мне покою, не сдержал я клятвы! Дело мое проклято, дома и следа не осталось!

– Так давай помогу, – предложил я ему. – Отправлю тебя туда, где, может, найдется и мельница, и дело для нее.

Призрак глянул на меня, перестав дергаться, причем взгляд был не то чтобы нехороший, а какой-то… Оценивающий, что ли? Как на товар в магазине он на меня посмотрел.

– Ну? – меня начало поколачивать, но показывать это собеседнику, само собой, не стоило, потому веселый и чуть равнодушный тон не изменился. – Ты же видишь, кто я. Ведь так?