Механизм пространства - Андрей Валентинов Страница 32

Клевета прорвет преграды, клевета сердца порвет,

Клевета не отдыхает, клевета не устает…

– Джованни Паизиелло, – откликнулся рослый офицер в такой же шинели, но с большими, небрежно пришитыми эполетами. – Автор гимна Сицилийского королевства. Между прочим, тоже якобинец, министр Партенопейской республики… Как зовут этого певуна, юнкер? Фон Кат?

– Просто «Кат», гере полковник. Если по-польски – «пан Кат». Прозвище, как я понял, не слишком почетное. Его фамилия Волом… Волмонто… Там очень много славянских букв, гере полковник, сразу не вспомню.

Клевете подвластны троны, ей открыты все врата.

Отступают все законы, вторят всякие уста…

Тот, кто пел у вечернего костра, не замечал гостей, глядя в близкое пламя. Среди шумного бивака он был здесь один. Никто не присел рядом, чтобы разделить холодный октябрьский вечер. И еще одна странность – солнце зашло, но глаза «певуна» закрывали черные окуляры, нелепые в поздний час.

– Гере надпоручник! Разрешите…

– Вы, кажется, датчане? По поводу пленных?

Надпоручник бросил петь, одернул шинель, небрежно вскинул два пальца к киверу:

– Мой полковник…

– Эрстед, – датчанин козырнул в ответ. – Андерс Сандэ Эрстед, Черный Ольденбургский полк. Мы были у гере… у князя Радзивилла. Он сказал, что передал пленных вам для допроса. Видите ли, господин…

– Князь Волмонтович, к вашим услугам.

– Рад знакомству. Господин Волмонтович, я обещал одному из них, русскому капитану, что возьму у него письмо…

– Апостол Петр возьмет, – тот, кто носил прозвище «Кат», что по-польски значило «Палач», зевнул, прикрывая рот ладонью. – Я уже расстрелял эту сволочь.

– Расстреляли?! – не выдержал солдатик. – Они – пленные, мы взяли их по дороге в Лейпциг… Это военное преступление! Вы… Вы ответите!..

Пан Кат еще раз зевнул, уже не скрываясь, и вновь уставился в костер:

– Клевета царит повсюду, на земле и в небесах…

– Не рекомендую прерывать разговор подобным образом, – тихо заметил полковник Эрстед. – После зимовки в России юнкер Торвен страдает нервной горячкой. Даже я не смогу его сдержать, когда он начнет, к примеру, рвать вас на части.

Усталый вздох был ему ответом.

– Валяйте! Рвите! Господа, за кого вы заступаетесь? Когда казаки возьмут ваш Копенгаген, как взяли Варшаву, вы запоете иное. Вы же были в России, юнкер! Впрочем, если хотите устроить драку, дуэль, рыцарский поединок – или просто зарезать меня во сне… Режьте, не возражаю.

Пан Кат сдернул окуляры, наклонился и легким, неуловимым движением подхватил с земли саблю – старинную, в богато украшенных ножнах.

– Предпочитаю сдохнуть от фамильного оружия. Держите!

Датчане переглянулись. Полковник Эрстед поймал брошенную саблю на лету, хотел что-то ответить, поглядел в стоячие глаза пана Ката – и вдруг нахмурился. Взгляд его налился тяжестью; медленно, дюйм за дюймом, преодолевая сопротивление, этот взгляд опускался на дно чужого омута.

– Ого! Да вы больны, надпоручник.

– Хотите поставить мне диагноз, полковник?

– Не хочу. Но поставлю.

«Кат» – прозвище не из почетных. Надо очень постараться, чтобы заслужить такое на войне. Пан Кат старался.

Очень.

Началось все само собой. Пленный, привезенный Волмонтовичем в расположение родного полка, оказался разговорчив. Сперва не хотел, да поручник помог. Мыча от боли, казак сообщил важнейшую новость: Богемская армия союзников идет через Рудные горы к Дрездену, чтобы оказаться в тылу у французских войск.

Императору доложили вовремя. Старая гвардия успела встретить врага у Дрездена и показать, кто на поле главный. Наполеон Первый произвел храбреца-поручника в офицеры Почетного Легиона и повысил в звании. Но еще раньше, сразу после рапорта, князь Волмонтович пустил казаку пулю в лоб.

Ему давно не было так хорошо. Словно банк сорвал – или крови напился.

Через три дня надпоручник встретил в штабе полка незнакомого офицера. Думал пройти мимо, но чужие мысли-галки гомонили на чужом языке – и князь остановился, глядя на гостя. Разоблаченного шпиона он вскоре повесил лично. Никто не возразил, но за спиной зашелестело:

«Кат! Пан Кат!»

Пан Кат не возражал. Ему было хорошо.

После дрезденской баталии бои на время стихли. Впрочем, стычек хватало – и лихих разведок, и рейдов-налетов по вражьему заполью. Всюду пан Кат был первым. Себя не жалел – и других не миловал. Пленных допрашивал сам.

Расстреливал. Вешал.

За храбрость его ценили. За все прочее… Нет, не презирали, до такого не доходило. Война – не бальный контрданс, и кровью на ней мажешься, и грязью. Однако у бивачного костра пан Кат всегда сидел один. Обычно это не смущало. Но октябрьским вечером накатила тоска – мутная, горькая. Подступила кровь к горлу, наружу запросилась.

В плохой час датчане пожаловали.

– Вы больны, князь, – повторил Эрстед. – Давайте отложим ваш антиквариат…

Он посмотрел на саблю и присвистнул от удивления:

– Не может быть! Металл! Это не серебро, не олово… Торвен, вы видите?!

Юнкер без особой охоты оторвал взгляд от лица Волмонтовича.

– Вижу, гере полковник. Какой-то сплав?

– Рукоять! И здесь, на ножнах…

– Эту накладку велел поставить дед, – с отменным равнодушием пояснил надпоручник. – Ее сняли с древнего меча, реликвии рода. Им сражался мой пращур под Грабовом. Не собирайся вы зарезать меня, я бы мог до утра рассказывать вам семейные байки… Думаю, вы правы, это сплав.

– Нет! – полковник в запале взмахнул саблей, будто разя неприятеля. – Это не сплав! Ни в одной европейской лаборатории… Господи, если бы не дурацкая война! Вашу саблю, князь, надо обязательно показать моему брату. Он – ученый, он лучше меня разбирается в проблемах химии…

– Показывайте, – пан Кат без интереса дернул плечом. – Отломите кусок на память, не жалко. Господа, вы раздумали убивать меня? В таком случае…

– Скажите, князь, – перебил его Эрстед. Свободной рукой он совершал какие-то пассы, словно пытался нащупать контур невидимого ореола вокруг князя. – Когда вы держите вашу саблю; когда металл входит с вами в контакт… Ваш магнетический флюид стабилизируется?

– Я не понимаю вас.

– Вам становится легче?

– Я не понимаю вас, – с нажимом повторил пан Кат.

Кажется, полковник угодил в самую точку, и это разозлило Волмонтовича.

– Еще один вопрос. Последний. Вы что-нибудь слышали про Месмера?

– Разумеется, – кивнул пан Кат. – Капитан Месмер, дивизионный инженер. 5-я рота саперного батальона. Он что-то просил мне передать?