Колесо страха (сборник) - Абрахам Грэйс Меррит Страница 32

Может, так и есть! Может, исполинские телеса были лишь прикрытием, способом утаить настоящее тело мадам Мэндилип. Каково же оно? Неужели оно столь же прекрасно, как эти руки, эти глаза, этот голос?

Мадам Мэндилип напевала какую-то странную песню – она нагоняла сон, баюкала, мелодия успокаивала мои взбудораженные нервы, утоляла жажду покоя, обволакивала усталое сознание, как баюкали эти мерные движения рук… Как баюкал этот взгляд: «Усни… усни…»

Но что-то внутри меня отчаянно сопротивлялось. Рванувшись вперед, я сумел стряхнуть наваждение. Ловя воздух ртом, я сумел вынырнуть на поверхность сознания и только тогда понял, насколько далеко прошел по дороге сна. На мгновение, уже на пороге пробуждения, я увидел комнату такой, какой ее видела Уолтерс: огромную, залитую мягким слабым светом, с изящной антикварной лепниной, гобеленами, резными узорами, в которых, казалось, сновали какие-то тени – и смеялись, смеялись надо мной! На стене висело зеркало – верно, не зеркало, а кристально чистая вода в раме, и были узоры на ней, и их отражение подрагивало; все, как описывала Уолтерс, ведь эта дрожь и мне напомнила, как качается трава на берегу лесного озера, когда ее колышет ветер.

А потом словно рябь прошла по всей этой колоссальной комнате – и видение исчезло.

Я стоял перед перевернутым стулом в той комнате, куда меня привела мадам Мэндилип. А сама женщина возвышалась прямо передо мной. Она смотрела на меня – озадаченно и, как мне показалось, с досадой. Будто я внезапно прервал ее…

Прервал? Когда она успела встать из-за стола? Как долго я спал? От чего спасся, чудовищным усилием воли вырвавшись из паутины навеянного ею сна?

Я попытался заговорить – и не смог.

Так и стоял там – онемевший, униженный, разозленный. Я понял, что попал в ее ловушку, как жалкий профан, а ведь я должен был оставаться начеку, я как врач должен был понять, что это гипноз! Но я поддался ее внушению, слушал звук ее голоса, смотрел на ее глаза и движения рук, и она ввела меня в транс, говоря, что я устал, что тут царит покой и мне хочется спать… спать… спать… Что она сделала со мной, пока я спал? Почему я не мог пошевельнуться? Будто тот рывок из паутины сна лишил меня всех сил. Я стоял – оцепеневший, тихий, измотанный. Ни одна мышца моего тела не повиновалась мне. Ослабленная воля пыталась управлять телом, но тщетно.

Мадам Мэндилип рассмеялась. Она подошла к шкафу у стены. Я беспомощно следил за ее действиями, не способный преодолеть паралич. Женщина повернула ручку, и дверца одного из ящиков распахнулась. В нем была кукла – маленькая девочка, школьница с ангельским личиком и доброй улыбкой. Я почувствовал, как что-то ледяной хваткой сжало мое сердце. В руке школьница сжимала игрушечную шпагу, и я знал, что это та самая кукла, которая спала в объятиях маленькой Молли… затем выбралась из детской кроватки… вприпрыжку подбежала к постели ее родителей… залезла на одеяло… а потом вонзила…

– Вот одна из моих особенных кукол! – Во взгляде мадам Мэндилип читалась жестокая насмешка. – Отличная кукла. Конечно, иногда она бывает такой невнимательной. Забывает свой рюкзачок в гостях. Зато она очень послушная. Может быть, купите ее для своей внучки?

И вновь она засмеялась – но теперь в ее молодом звонком смехе слышалась злоба.

Тогда я понял, что Рикори был прав. Эту женщину нужно убить. Я собрал всю свою волю, чтобы наброситься на мадам Мэндилип… но не смог и пальцем пошевелить.

Изящные белые руки открыли другую дверцу – и хватка, сжимавшая мое сердце, усилилась. Из ящика на меня смотрела Уолтерс. И она была распята! Копия была настолько точной, что казалось, будто я смотрю на живую девушку.

Я не мог думать о ней как о кукле. Только как о девушке. Она была одета в форму медсестры, но без шапочки, черные волосы растрепались и свисали на лицо. В каждой ладони вытянутых рук виднелся крошечный гвоздь, удерживавший куклу у задней стенки ящика. Босые ноги были сведены, щиколотки тоже пронзали гвозди. А в дополнение к этому богохульному жуткому зрелищу над головой куклы висел маленький плакат: «Сожженная мученица».

– Эта кукла плохо себя вела. – Голос мадам Мэндилип сочился медом – медом из пыльцы, собранной на полях в преисподней. – Она не повиновалась мне. Я наказываю моих кукол, когда они не слушаются. Но я вижу, что ее вид неприятен вам. Что ж, она уже понесла достаточное наказание – пока что, по крайней мере.

Белые тонкие пальцы вытащили гвозди из рук и ног куклы Уолтерс. Женщина усадила куклу в ящике, прислонив ее спиной к задней стенке шкафа, а потом повернулась ко мне.

– Может быть, вы хотели бы купить ее своей внучке? Увы, эта кукла не продается. Ей нужно усвоить урок, прежде чем я позволю ей разгуливать на свободе. – Ее голос изменился, утратил зловещую слащавость. В нем прозвучала угроза. – А теперь послушайте меня внимательно, доктор Лоуэлл! Вы думали, что я не узнаю вас? Я узнала вас с первого взгляда! Вам тоже предстоит усвоить кое-какой урок! – Ее глаза сверкнули. – Да, я преподам вам урок! Глупец, какой же вы глупец! Вы вообразили, будто можете исцелять больное сознание, но вы ничего, говорю вам, ничего не знаете о самой природе сознания. Вы считаете его частью сложного механизма из плоти и крови, нервной ткани и костей и ничего не знаете о самой его сути. Вы не признаете существование того, что вы не можете измерить, подвергнуть анализу, увидеть в микроскопе. Вы считаете жизнь совокупностью химических реакций, а сознание – продуктом жизнедеятельности мозга. Глупец! И все же вы и этот дикарь осмелились противостоять мне, мешать мне, досаждать мне своими жалкими соглядатаями! Осмелились угрожать мне – мне! – носителю древней мудрости, по сравнению с которой ваша наука – «то же, что треск тернового хвороста под котлом» ^[10]. Глупцы! Я знаю, кто обитает в пределах сознания и какие силы являют себя миру в этих пределах. Знаю и тех, кто обитает вовне. Они приходят на мой зов. И вы думали, что сможете обратить против меня вашу презренную науку? Глупцы! Вы поняли меня, доктор Лоуэлл? Отвечайте! – Она ткнула в мою сторону пальцем.

Мое горло расслабилось, я вновь мог говорить.

– Ведьма! – прохрипел я. – Проклятая убийца! Вы отправитесь на электрический стул!

Великанша вновь рассмеялась.

– Вы хотите передать меня в руки закона? Но кто поверит вам? Никто! Невежество, порожденное вашей же наукой, защитит меня. Тьма ваших заблуждений – вот моя неприступная крепость. Идите играть в бирюльки, глупцы, забавляйтесь своими машинами! Но не смейте больше докучать мне! – Она понизила голос до шепота. – Вот что я скажу вам. Если вы хотите жить, если вы хотите, чтобы жизнь сохранили те, кто дорог вам, – уберите слежку. Рикори вам не спасти. Он мой. Но вы – вы больше никогда не вспоминайте обо мне. Не вмешивайтесь в мои дела. Я не боюсь вашей слежки, но она оскорбляет меня. Уберите ее. Немедленно. Если к ночи я замечу здесь ваших соглядатаев… – Она схватила меня за плечо и толкнула к двери. – Убирайтесь!