Афинский синдром - Александр Михайловский Страница 32

Я ответил ей, ‑ Как говорят наши новые друзья, ‑ «Еще вчера». ‑ Короче, Минни, чем быстрее, тем лучше…

Цесаревна гордо вскинула голову, ‑ Тогда завтра, Серж! ‑ Можете на меня рассчитывать.

18 (6) июня 1877 года. Утро. Балтийское море. Борт императорской яхты «Держава».

Герцог Сергей Максимилианович Лейхтенбергский.

Из Кронштадта мы вышли в море на трехмачтовой колесной яхте «Держава». Построенная всего шесть лет назад, она выглядела нарядно ‑ позолоченный двуглавый орел на носу и черный корпус, контрастировали с белыми трубами и надстройками. Рядом с «Державой» дымил новенький, только что вступивший в строй, броненосец «Петр Великий».

По мнению специалистов, в том числе и зарубежных, это был сильнейший корабль в мире. Четыре двенадцатидюймовых орудия в двух башнях, и четырнадцатидюймовая броня бортов, башен и казематов, делали его грозным противником. Такой корабль может с успехом вести бой с двумя, а то и тремя британскими броненосцами. Конечно, ему было далеко до ракетных кораблей Югороссии, но… Как говорят в народе ‑ за неимением гербовой, пишут на обычной. Тем более что корабли из будущего, при встрече с «Петром Великим» могли бы, фигурально говоря, снять шляпу, поклониться и сказать, ‑ «Здравствуй, дедушка». А «дедушка» еще молодой, и пока что могучий, да у нас он пока один, а у англичан броненосцев куда больше чем три. Но, еще не вечер… Будет и у Российской империи могучий океанский флот.

По официальной версии, «Петр Великий» сопровождал яхту «Держава» с цесаревной и ее сыновьями на борту. Жена наследника Российского престола соскучилась по маме и папе, и решила навестить их. Ну, а в Копенгагене у броненосца неожиданно обнаружатся какие‑нибудь «неполадки в механизмах», и для их «исправления» «Петр Великий» встанет «в ремонт» у стенки недавно открытого в Копенгагене судостроительного завода «Бурмейстер ог Вайн». Там он может «ремонтироваться» столько, сколько будет нужно для того, чтобы датчане почувствовали себя в безопасности. Помня о двух бандитских нападениях британцев на Копенгаген в начале века, они весьма болезненно относятся к возможности повторения подобных событий.

В пути я рассказал Минни, предварительно взяв с нее слово, чтобы ни одна живая душа об этом больше не узнала, об эскадре наших потомков из далекого XXI века, об их могуществе, и о чудесах их техники. Фотографии летающих аппаратов ‑ вслед за потомками, мы тоже начали называть их самолетами и вертолетами, ‑ боевых бронированных машин, солдат с неизвестным доселе оружием, очень удивили цесаревну. А я продолжал ей рассказывать о радиостанциях, с помощью которых можно разговаривать со своим корреспондентом на любом расстоянии (одна такая радиостанция хранилась в тщательно охраняемой каюте «Державы»), о чудесах медицины будущего, и еще о многом и многом другом.

Не выдержав, я признался Минни в своей любви к очаровательной Ирине, девушке гордой как королева, прекрасной, как Афродита, и храброй, как амазонка. Минни, любопытная как все женщины, попросила показать фото Ирины. Я с трепетом дал ей снимок, на котором моя ненаглядная в коротенькой юбке выше колен и в обтягивающей блузке улыбалась мне, держа в руках свой неразлучный фотоаппарат. Минни была поражена не только красотой Ирины, но и вызывающей откровенностью ее наряда, которая, тем не менее, не делала ее вульгарной.

Так, в разговорах и обсуждениях, мы не заметили как минули двое суток плавания и мы подошли к Датским проливам. На горизонте показался Копенгаген. Минни с нежностью смотрела на красоты мест, в которых прошли ее детство и юность. Она с нетерпением ожидала встречи с родителями. Ведь им надо будет рассказать так много важного и удивительного.

20 (8) июня 1877 года. Шотландия. Дворец Холируд на окраине Эдинбурга.

Герцогиня Эдинбургская Мария Александровна.

Сказать, что я была зла и расстроена ‑ это значит, ничего не сказать. ‑ Меня, дочь русского царя, супругу сына британской королевы, держат взаперти, словно лондонскую воровку, пойманную констеблем за кражу кошелька в Сити. И раньше свекровь, эта злая и сварливая старуха, недолюбливала меня, третировала, старалась уязвить и обидеть. А ведь я не нищая бродяжка, которую из милости пригрели в уважаемом семействе. Между прочим, ПапА, в качестве приданого единовременно подарил нам с Фредди 100 тысяч фунтов, и ежегодно посылал нам пособие в 20 тысяч фунтов. И все равно, королева смотрела на меня с презрением. А ведь она в свое время была влюблена в моего отца, и была готова выйти за него замуж. ПапА надо было только намекнуть, и королева, согласно этикету, предложила бы разделить с ней ложе. Правда, тогда бы ПапА не стал бы русским царем. И, слава Богу, что это не случилось. Не хотела бы я, чтобы у меня была такая злая мать. Как она бранит и унижает своих детей. Бедный Фредди… ‑ Тут, я не выдержала и заплакала. ‑ Мне уже сообщили, что корабль «Султан», на котором он был командиром, потопили во время сражения с русскими кораблями у Афин, и судьба Фредди неизвестна. Именно после этого сражения королева окончательно впала в ярость, и отправила меня под охраной в этот дворец. Правда, стараясь соблюсти внешние приличия, мои охранники не слишком назойливы. Они следят за моей перепиской, и сопровождают меня и моих крошек во время прогулок в парке. Но я все равно чувствую их незримое присутствие. Вот и сейчас эта отвратительная миссис Вильсон крутится вокруг меня, задавая самые идиотские вопросы. А мне хочется побыть одной.

Увидев, что плачу, миссис Вильсон своим скрипучим голосом стала наставительно говорить мне о том, что я не должна себя так вести, что от моего печального вида могут расстроиться дети. И что это не просто дети, а внуки нашей обожаемой королевы, которая их так любит. Честное слово, мне от ее нравоучений стало еще хуже. Я не выдержала, и разревелась. Старая ведьма миссис Вильсон с довольной улыбкой вышла из спальни. Через пару минут в комнату зашла служанка Энн, молодая и рослая девица, которая мне нравилась своим неунывающим характером и любовью, с которой она возилась с моими крошками. Ее, видимо, прислала миссис Вильсон. Энн принесла мокрое полотенце, которым стала обтирать мое заплаканное лицо. При этом она тихим ласковым голосом приговаривала, что не надо расстраиваться, все будет хорошо, что неприятности мои обязательно закончатся, и я снова буду счастлива. От этих слов, как ни странно, я снова расстроилась, слезы опять побежал по моему лицу ручьями, и Энн, вздохнув, взяла меня под руку, и предложила пройти в туалетную комнату, где я смогла бы привести себя в порядок.

А вот там‑то и произошло то чудо, о котором я буду вспоминать всю мою оставшуюся жизнь. В туалетной комнате Энн неожиданно приблизила свои губы к моему уху, и прошептала, ‑ Ваше Высочество, не беспокойтесь, вы скоро будете дома. Ваш муж жив и ждет вас. У меня есть письма от вашего батюшки, брата и мужа. Только прошу, будьте осторожны, если кто‑нибудь узнает об этих письмах, ваша жизнь, и жизнь ваших крошек окажется в опасности. ‑ С этими словами Энн приподняла верхнюю юбку, и достала из кармашка, пришитого к нижней юбке пухлый пакет.