Эльфийская кровь. Книга 1. Прозрачный старик и слепая девушка - Владимир Ленский Страница 32

Это ощущение было приятным. В последний раз оно посещало Гиона в очень далекие времена, когда тот был еще мальчиком и летал во сне. Проснувшись, до первого движения в бодрствующем состоянии, он сохранял в теле блаженное чувство невесомости, способности подняться и плыть по воздуху, почти не прикладывая усилий.

Затем он услышал голос Ринхвивар:

— Любимый...

Две знакомые руки очутились возле его висков — это оказалось так неожиданно, что представилось Гиону настоящим чудом: только что он был совершенно одинок в необитаемом мире, где не звучала даже музыка, а теперь рядом возникла возлюбленная, как будто только что вышла из-под мудрого резца создателя.

«Да, — подумал Гион, — именно это и происходит. Мир сотворяется заново, и первое, что появилось в нем после меня, — это Ринхвивар».

Она осторожно сняла повязку с его глаз и очутилась прямо перед его ошеломленным взором. Залитое ярким светом двух лун смуглое лицо с точеными чертами казалось двухцветным: фиолетовым с той стороны, где его озаряла голубая луна, и бледно-оранжевым — там, где светила желтая. Тени располагались на этом лице очень аккуратно, как будто их размещали долго и тщательно: одна подчеркивала изогнутые ноздри, другая — изящную и смертоносную линию губ, очертаниями похожих на эльфийский лук, третья углубляла внешние уголки раскосых глаз, делая их длиннее.

Длинные волосы Ринхвивар были заплетены в две косы и истыканы пушистыми перьями и комками звериной шерсти, отчего казались вдвое толще. Они не свисали вдоль спины и не падали на плечи, но, чуть изогнувшись, лежали прямо на воздухе, как тонкие крылья.

Темно-красное длинное облачение Ринхвивар было точной копией одежд Гиона.

Они медленно кружили друг вокруг друга, и шелка их платьев свивались, а косы Ринхвивар оплетали Гиона все туже. Он наконец осмелился оторвать взгляд от возлюбленной и взглянуть на небо. Два широких лунных луча тянулись через глубокую, насыщенную звездами черноту и скрещивались почти над самой головой принца и эльфийской девы.

Внизу Гион увидел колебание огня. Он подумал: «Нет ничего наряднее, чем пламя, к которому прикасается ветер». Стены дворца вились по огромному лесу, и каждая травинка, каждый хвощ и папоротник, каждая ветка выглядели сейчас исполненными особенного смысла: все они стояли в точности на том месте, где им надлежало быть, и от этого в душе рождалось чувство покоя и несравненного уюта.

В той же мере тепло и безопасно бывает в доме, который надежно отгорожен от всех бед, опасностей и невзгод внешнего мира. Так поступают люди, но не Эльсион Лакар. Здесь безопасен и покоен весь мир, и дневной, и ночной. Здесь уютом очага насыщен каждый куст, каждый камень.

На мгновение Гион подумал о своих новых знакомцах, о тех четверых, которым оказалось тесно в этом уюте — настолько тесно, что они сорвались с места и начали искать острых ощущений в сером, опасном тумане. Прочие Эльсион Лакар считают их испорченными. Должно быть, так оно и есть.

Внутри у Гиона снова все сжалось, как и в первый раз, стоило ему представить, как прекрасные существа исчезают в сером, грязноватом тумане — ради того, чтобы чувствовать себя живыми.

Он вновь видел Ринхвнвар. Она с тревогой вглядывалась в него.

— Что? — спросил Гион одними губами, и тотчас ответная улыбка расцвела во всем существе Ринхвивар. Эльфийский лук ее губ растянулся, словно готовясь пустить стрелу, и сделался еще более смертоносным, и сердце Гиона задрожало, готовясь принять стрелу, которая убьет его.

Розы бежали по щекам Ринхвивар, стремительно обвивали ее руки, и Гиону чудилось, будто они срываются с ее острых скул и падают с ладоней, на миг повисая в темном воздухе в виде золотистых иллюзий, а затем растворяются, оставляя после себя дрожание тысячи искр.

— Гион! — сказала Ринхвивар.

Он не отрывал от нее влюбленного взгляда.

— Гион! — повторила она, чуть серьезнее.

— Что ты хочешь, любимая? — прошептал он.

— Гион! Ты летишь, — сказала Ринхвивар.

Тогда он снова посмотрел вниз и понял, что они поднялись высоко над землей, и что вокруг них нет ничего, кроме звезд и двух скрещенных лунных лучей. Гион ахнул, пошатнулся и ухватился за Ринхвивар, как будто мог упасть. Потому что если бы мог — то давно бы лежал уже на земле с переломанными костями.

Она засмеялась, прижимая его к себе. Ее пальцы бегали по его волосам, ее косы каким-то хитрым образом попали к нему под одежду и щекотали его спину и грудь, И неожиданно сладкая судорога пробежала по их телам, а снизу празднично пылали факелы, и струнная музыка гремела теперь так, что ее слышно было на поверхности обеих лун.

Возвращение Гиона обратно, в человечьи владения, оказалось совсем не таким, каким был путь к невесте, в земли ее народа. Простота, с которой совершился обратный переход, утвердила Гиона в его изначальном, до сих пор тайном, мнении, что он побывал в волшебном мире и совершил по-настоящему волшебное путешествие, поскольку известно: сказочные дороги бывают трудны и опасны только по пути туда, а по дороге обратно они просты и веселы.

И еще эта закономерность убедила Гиона в том, что его любовь — истинная, поскольку переживание такой любви всегда обладает сверхъестественной природой, и человек оказывается посреди такой любви внезапно, беспомощный и нагой, точно его только-только забросило в неведомую вселенную.

Брачный обряд, проведенный в воздухе, в скрещении двух лунных лучей, как нельзя лучше объяснял и вскрывал подобную сущность истинной любви; что до возвращения домой с женой и ее приданым, то здесь Гион оказался в иной стихии — полностью земной. Утверждение земного блага, которое сулил Королевству кровный союз с Эльсион Лакар, обрело наглядность и плоскость.

По землям Королевства, от города к городу, от баронства к баронству, двигалась неспешная процессия, во главе которой шли рослые смуглые лучники, длинноволосые, с быстрыми, настороженными, раскосыми глазами. Они не были похожи ни на жителей побережья, ни на обитателей пустынь, и выглядели одновременно и уязвимыми и грозными.

Следом, на черных лошадях, ехали муж и жена, до сих пор не снявшие с себя брачную одежду — ярко-красные, просторные плащи, развевающиеся при малейшем дуновении ветра, и темно-красные длинные туники, очень свободные, без поясов. На берегу моря, особенно по утрам, в такой одежде было довольно холодно, но ни Гион, ни Ринхвивар не жаловались.

Замыкали шествие телеги, где под сероватыми полотняными навесами ехали семена и саженцы, клубни и корешки растений, которым предстояло расцвести на человечьей земле.

Таково было приданое Ринхвивар, но самый главный свой дар мужу она скрывала до поры в собственном теле.

Города открывали ворота, впуская Гиона с женой и свитой, и сам собою начинался праздник, по площадям текли цветы и ленты, выкатывались бочки с вином и пивом, из всех чердаков выбирались непризнанные гении с виолой под мышкой и голодным блеском в глазах, а из подвалов выскакивали, точно их подкололи сзади, немолодые мужчины, до крайности чумазые и изрядно потасканные, — из тех, что прежде, пока не сдались годам бедности и пьянству, зарабатывали во время ярмарок развлекая танцами добрую публику. Любой город всегда содержит целую ораву бездельников, мало задумываясь об их бытии, — подобно тому, как всякая собака неизбежно кормит несколько блошиных поколений, хоть судьба их ей совершенно безразлична. И даже в молодых городах успели уже завестись немолодые нахлебники, которые теперь и являли себя на всех перекрестках.