Конан и воин из пророчества - Дуглас Брайан Страница 32

Глядя поверх его засаленной головы, Аурангзеб задумчиво проговорил:

— Сбывается предсказание-

Раджа наклонился над плачущим Санкарой.

Обычно жрецы так себя не вели. Обычно жрецы входили во дворец размеренной походкой. Их осанка была горда, и вышагивали они так, как ходят уверенные в себе люди, наделенные могуществом. Ничто не смеет посягнуть на но могущество! Ничто и никто, ибо жрецы находятся под охраной и покровительством своих богов.

Не таким был Санкара. Порывистый, страстный, всегда, как казалось, разрываемый на части кипевшими в его душе чувствами, он не снисходил до соблюдения этикета. Для него не существовало никого и ничего, кроме его богини. Одна только Кали владела его мыслями, одна она царила в его сердце.

С годами он даже научился радоваться тому, что завистники и соперники отослали его из Калимегдана, из дворца раджи, в полузабытый лесной храм. Там, в уединении, среди джунглей, он возносил молитвы к Черной Матери, и никто не тревожил его. Там он не отвлекался на такие мелочи, как дворцовый этикет.

И сейчас, когда Санкара вбежал в зал и бросился к ногам раджи, с очевидностью стало ясно: да, жрец — человек, всецело посвятивший себя божеству. Санкара попросту не создан для того, чтобы красиво скользить по роскошным полам из отполированных каменных плиток, и странно выглядит его жреческий наряд, прокопченный дымом благовоний и жертвоприношений, среди зеркал и витых колонн дворца.

Аурангзеб потому и стал великим владыкой, потому-что умел — когда этого требовали обстоятельства, — пренебрегать такими мелочами, как дворцовый этикет.

Он наклонился над жрецом и спросил:

— Какой знак подала тебе богиня?

Санкара поднял лицо. Оно было залито слезами, искажено неподдельным страданием.

— Великая госпожа ясно дала понять, что тот воин, рождение которого было столь опасно для Калимегдана, дал клятву выступить против нас. Из мальчика вырос мужчина, и этот мужчина готов действовать. Мы должны нанести удар первыми, пока наши враги в Патампуре еще не объединились и не приготовились дать нам отпор. Следует торопиться! Иначе будет слишком поздно… Если уже не поздно.

— Что ты видел, почтенный Санкара? — настойчиво вопрошал раджа.

Санкара тряхнул волосами, сел, точно собака, у ног властелина.

— Темный огонь ласкал тело черной госпожи. Я видел, как загорелись ее глаза. Слышал, как зазвенели черепа ее ожерелий. Она готова пуститься в пляс на человеческих костях. Я обещал ей в жертву девственницу, мой господин.

— Что ж, — медленно проговорил раджа Аурангзеб, — я могу найти для тебя девственницу. Отдай ее богине, дабы та могла насладиться страхом и болью…

— Нет. — Санкара покачал головой. — Нет, мой господин! Эта девственница должна быть из военной добычи. Из числа пленниц, которых мы захватим в Патампуре! Тогда моя богиня будет по-настоящему довольна. Тогда она поймет, что мы не пренебрегли ее предостережениями, что мы вняли ее советам. В противном же случае она сочтет, что мы способны лишь хныкать у ног ее идолов да возносить к ней мольбы.

— Будь по-твоему, — согласился Аурангзеб.

И перевел взгляд на своих воинов.

Поскольку шахматы уже рассыпались, и новые мысли заполнили головы приближенных раджи, Шраддха упруго вскочил на ноги, кивнул Дигаму. Без слов понимали друг друга шахматные игроки, соперники в игре, соратники на поле боя. Склонились перед Аурангзебом.

Шраддху до сих пор обжигала мысль о том, что некогда он не сумел убить ничтожного младенца, беззащитный комочек плоти. Кто-то более хитрый сумел обвести Шраддху вокруг пальца и вытащить ребенка из самого пекла.

Отчасти, впрочем, Шраддха был этому рад. Выполнить повеление владыки — достойное дело; но немного чести в том, чтобы зарезать ребенка. Теперь Шраддхе предстояло отыскать и в равном бою уничтожить воина, молодого мужчину. Это — гораздо лучше.

— Мы отыщем и убьем воителя из Патампура, — от собственного лица и от лица младшего брата поклялся повелителю Шраддха.

Ничего не ответил Аурангзеб. Потому и оставался он повелителем Калимегдана, что умел чувствовать приближение нового ветра. И сейчас это ощущение захлестнуло его целиком.

* * *

Одинокий всадник мчался по плоскогорью, направляясь в сторону джунглей, туда, где высятся башни Патампура. Недобрую весть вез он с собой в седле. Весть эта настигала его по пятам, она клубилась пылью у него за спиной и с каждым часом становилась эта пыль все гуще. Большой отряд движется к Патампуру.

Скорей! Скорей! Гонец погоняет коня.

Вот уже мелькнуло сверкающей на солнце тарелкой озеро. Смятые, истоптанные конями камыши не успели еще подняться, и птицы не строят в них гнезда. Что-то скверное произошло в этих камышах, что-то дурное разорило их. Конь испуганно шарахнулся в сторону, когда зловоние ударило ему в ноздри. Полуобглоданное животными, истыканное стрелами тело женщины лежит на пути, словно пророчество — словно видение того, что ожидает непокорных, если Шраддха возьмет Патампур.

Дурной знак. Свистнув, гонец огрел коня плеткой.