Меч и крест - Лада Лузина Страница 32

— Не обращайте внимания, — светски промурчала Белладонна. — Он признавал только Кылыну.

— А-а-о-о… — нечленораздельно простонала Катя и, рывком закрыв ладонями уши, кинулась в комнату.

Белладонна отпрыгнула, спасаясь от невидящих Катиных ног, и удивленно посмотрела ей вслед длинным невозмутимым взглядом. Рыжая Изида Пуфик даже не обернулась — только недовольно и требовательно ударила Машу мягкой лапкой по застывшей в воздухе ладошке: «Ну, гладь, чего остановилась?»

— Землепотрясно, — ошалела от удивления Чуб. — Говорящие кошки. Вот это финт!

— А вы действительно говорите? — огорошенно промямлила Маша. — Или это мы вас понимаем?

Белладонна нравоучительно взглянула на нее: «А не софистика ли это, деточка?» — и двинулась в комнату, приглашая их за собой.

— Стойте, — испуганно вскрикнула Маша. — А можно вас попросить, — зашептала она, нервничая и извиняясь глазами, — чтобы вы чуть-чуть помолчали? Вы видите, женщине очень-очень плохо.

— Как угодно, — с достоинством ответила Белладонна.

— Они пр-р-р-р-ростолюдинки. Они нам не указ! — зарычал Бегемот.

— Они — люди. И их трое, — весомо возразила белая кошка и нырнула под золотой плюш.

Кот беспардонно фыркнул и, пролетев черной бурей прямо у них над головами, понесся куда-то за угол коридора, поскальзываясь когтями на паркете.

Комната оказалась совершенно круглой, одетой в кольцо уходящих к потолку книжных шкафов, расступившихся лишь для того, чтобы дать место дверям, входной и балконной, поместившейся прямо напротив, и еще огромному и безмолвному камину. Широкую каминную полку поддерживали головами три двухметровые черномраморные кошки: одна — слева и две — справа.

Сверху висела облупленная картина. И даже не картина, а фреска в византийском стиле, написанная на каменном пласте, — вроде тех, что сохранились на стенах древней Софии Киевской, запечатлевших семью возведшего ее Ярослава Мудрого. Плоское поясное изображение «византийки» в голубом платье держало в руке кособокие весы с опустившимся левым «плечом»…

Несмотря на умопомрачительное множество книг, вещей и вещиц, в комнате царил удивительный, почти музейный порядок. И верно, потому Маша, всегда чувствовавшая себя как дома в библиотеках и музеях, точнее, только там и чувствовавшая себя по-настоящему дома, исступленно закачала головой. Это была мечта, воплощенная и невероятно прекрасная!

— Не понимаю я тех, кто от старья фанатеет! — Даша явно испытывала здесь прямо противоположные чувства. — Даже странно, что тут телевизор есть. — Она подошла к вписавшемуся в книжные полки черному ящику и, отыскав пульт, защелкала по каналам, безучастно вглядываясь в обрывки дневных сериалов и хвосты репортажей и передач.

А Маша подумала: в чем-то Чуб, безусловно, права — и телевизор, и программа передач, лежавшая на тонконогом дамском бюро черного дерева рядом с допотопным, с ушастыми клавишами, телефоном, смотрелись тут таким же моветоном, как и сам «ходячий моветон» — Даша Землепотрясная.

— Это она! — прохрипела Катя.

Девушки дружно обернулись и только теперь заметили некий интригующий предмет, лежавший на столике у камина, — большой и тяжелый, в темном переплете, оканчивающемся двумя фигурными металлическими застежками. Женщина, напоминавшая замороженный в холодильнике прозекторской труп Кати, сидела сгорбившись на диване, глядя на него, как на собственный смертный приговор.

— Я схожу с ума! — страшно сказала она, и ее палец испуганно задрожал в направлении мучительного предмета и отдернулся, боясь соприкоснуться с ним кожей. — Это она — та, та самая книга!

Маша подошла к ней.

— Наверное, их просто было две, — предположила она.

Огромный том, возлежавший на зеленой малахитовой столешнице, и впрямь казался однояйцевым близнецом первого, украденного Катей и сгоревшего в пламени огня. Но почему бы человеку, — или нечеловеку? — проживавшему в этой чудесной квартире, не иметь у себя точно такую же книгу?

— Я же целый день с ней таскалась! — будто прочла ее мысли Катя. — Вон царапина. И ржавчина на нижней застежке. Откройте, если там нет 104-й страницы… — В ее голосе послышался приближающийся шторм истерики.

Даша, вызывающе хмыкнув («Ну и размазня ты, тетя!»), бестрепетно склонилась над столом и, расцепив металлические застежки, стала переворачивать толстые, непослушные листы.

— 99-я, 102-я, 104-я… Тю! Точно нет, — оповестила она, вглядываясь в неровные зубья оборванной бумаги.

Не слишком испугавшись своему открытию, Чуб сбросила страницы вправо и прочла на титульном листе:

Слава тебе, Ясная Киевица!

Да пребудет сила с тобой, когда ныне, как и в любую иную ночь, стоя на горе, породившей Город, ты, завидев на небе красный огонь, полетишь туда, чтобы остановить то, что может нарушить Истину…

— Ты читаешь? На каком языке это написано? — всполошилась Катя, и в «теткином» вопросе прозвучала такая сумасшедшая надежда, что Даша даже не смогла съерничать ей в ответ.

— На русском, — недовольно буркнула она.

— На современном русском?

— Да не очень. Кто сейчас так пишет? «Слава тебе», «Да пребудет сила с тобой».

Катя окинула комнату просветленным взором и наткнулась взглядом на Белладонну.

— May, — старательно сказала белая кошка с неисправимым человеческим акцентом. И помолчав, добавила для пущей убедительности: — May. May.

— Мне померещилось! — с несказанным облегчением огласила Катя миру. — Журналистка — подстава. Книга — фуфло. Она не сгорела, они привезли ее сюда!

— Ну и что нам теперь с этой Фомой Станиславской делать? — пренебрежительно поинтересовалась Чуб, лихо объединяя в единый образ двух легендарных неверящих.

Катя уставилась на Машу сверлящим вопрошающим взглядом, ожидая, что хоть та согласится с ее реалистичными доводами. Маша натужно молчала. Ситуация была пиковая. Спорить с Катей означало выбить почву у нее из-под ног. Признать ее правоту — повесить ту, как жернов, себе на шею и мяукать в ее присутствии, словно кошки, делая вид, что ничего не произошло.

— Послушайте, — приняла Соломоново решение Ковалева, — по-моему, вам лучше лечь и немного отдохнуть. Нам ведь все равно нужно хозяина дождаться. А у вас, кажется, температура. — Она деликатно коснулась Катиного лба и попыталась уложить красивую брюнетку на диван.

К ее глубокому удивлению, женщина не сопротивлялась.

— А у меня анальгин и аспирин есть… Я вам сейчас дам, — зачастила Маша.

— А на фига ты их с собой таскаешь? — искренне изумилась Землепотрясная.

— На всякий случай… — Заботливо сняв с Кати туфли, Маша накрыла ее клетчатым пледом, очень кстати наброшенным на спинку дивана.

— А хочешь, я возьму тебя к себе секретарем-референтом? — внезапно спросила Катерина. И смахнув свои презрительно щурившиеся очки, устало вздохнула. — Так трудно найти нормальный персонал. Все носятся со своими амбициями, насморками, чувствами. Никто не понимает, что они не люди, а функция. Но ты, я думаю, можешь быть даже многофункциональной! Будешь зарабатывать больше родителей. Увидишь, как они перед тобой забегают.