Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - Герман Романов Страница 32

— Награждаю вас и ваших офицеров следующими по порядку орденами. Алексей Андреевич!

Аракчеев тут же выдвинулся со спины и открыл шкатулку. Петр хмыкнул, в который раз удивившись чрезвычайной предусмотрительности графа. И уму! А тот, как всегда в таких случаях, тихо и почтительно произнес:

— Ровно восемьдесят шесть, я заранее узнал численность экипажей.

Петр достал единственный орден Святого Владимира 4-й степени с мечами, лежащий на груде бронзовых медалей, и прицепил его к кителю моряка. И тут же добавил к нему одну из медалей.

— Жалую вам сей крест за удивительную доблесть. А также вы, Алексей Самуилович, офицеры, старшины и матросы экипажей броненосцев, под вашим командованием находящиеся, первыми среди армии и флота награждаетесь медалями за освобождение Константинополя! Вручите их немедленно от моего имени!

Сунув в руки растерянного донельзя моряка шкатулку с медалями, на рисунок которых тот смотрел с великим изумлением, Петр искренне рассмеялся — теперь он молодца уел так уел!

Ново-Архангельск

— Ваша светлость, могу я говорить с тобой откровенно?

Алехан сразу обратил внимание, что голос Николая чуточку дрожал. И оделся царевич в полную парадную форму, с новенькими густыми эполетами майора — приказ о производстве в этот чин был оглашен еще на пристани. Так же, как императорский указ о даровании самому Алексею Григорьевичу с будущим потомством княжеского достоинства. И не простого, а как брата Григория в свое время пожаловали — «светлейшего».

— Конечно, друг мой, — с отцовскими нотками ответил Орлов. Старый лис заранее знал, о чем пойдет речь, а потому мундир генерал-аншефа скинул с плеч сразу, как только с праздника ушел, и встретил царевича в домашнем платье — даже хотел халат поначалу надеть, но то моветон, разговор ведь крайне важный будет.

— Я люблю вашу дочь Машу, жить без нее не могу…

— Кхм, — притворно закашлялся Алехан и спросил, хотя великолепно знал ответ: — А ты с ней говорил?

— Да, ваша светлость. Мы хотели вместе упасть к вашим ногам…

— Это перебор, — чуть смущенно кашлянул Алехан, и его голос неожиданно помягчел. — Как отцу, твои слова мне греют душу. Я хоть завтра бы повенчал вас, но…

Орлов сознательно сделал долгую паузу, с мысленной усмешкой глядя, как вся гамма чувств отразилась на лице царевича — от радости до беспокойства. И голос князя тут же стал строгим:

— Но ты себе не принадлежишь, Коля. Разрешение на брак с моей дочерью ты должен спросить не у меня. Я как отец люблю ее, полюбил и тебя, но ты носишь титул его императорского высочества, а потому прошу тебя оставить этот разговор. Пойми, я сейчас говорю с тобой как отец твоей Маши, а не как наместник. На мне, как видишь, сейчас даже мундира нет.

— Ваша светлость…

— Оставь. Княжеский титул оставь, я имею в виду. Давай лучше о деле поговорим. Позволь мне тебя с майорским чином поздравить. Хороший чин, штаб-офицерский. Не на парадах и в петербургских гостиных выслуженный. А потому, сын мой, назначаю вас комендантом Ново-Архангельска. Вам все понятно, господин майор!

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

Алехан сдержал улыбку, стягивая лицо в строгую маску. Выразительным на растерявшемся лице царевича оказался переход от отеческой теплоты к экзерции и субординации.

— Через три дня я отбываю в Форт Росс. Там найдено золото, неподалеку, как ты знаешь. В огромном количестве, не меньше, чем на Юконе. Добыча уже налажена. Вот, плыву проверить, как там и что. На пару месяцев. Так что останешься здесь за главного…

— А граф Федор Григорьевич…

— Мой брат послезавтра отплывает на свои острова. Сейчас оставлять Гавайи без присмотра нам нельзя. Вот когда там постоянная база будет построена, поселенцы доставлены — тогда другое дело. А пока нельзя.

— Так ведь полковник Багговут…

— Он уже генерал-майор, к твоему сведению. Полученный приказ я завтра оглашу.

— Виноват!

— Генерал с адмиралом со мною отплывут. Мне еще с испанцами переговоры вести долгие. А владыко Сергий на Аляску отплывает, всю паству окормить хочет. К октябрю обратно к нам отправится. Так что военным губернатором будешь два месяца, даже не комендантом. Все в твоей власти — и порт, и форт, и церкви с приходами. Все ясно, майор?!

— Так точно, ваше высокопревосходительство! — отчеканил Николай и тут же спокойно спросил, но дрожь нетерпения слегка прорвалась: — А губернатором кого вы думаете назначить, Алексей Григорьевич?

— Петербург камергера Ремезова утвердил в сей должности. Молод, но дело знает. Так что вместе останетесь. Иди, Коленька, мне работать нужно, иди.

Алехан встал с кресла, обнял задумавшегося Николая за плечи и выпроводил из кабинета, притворив за ним дверь, усмехнулся.

— А мальчик умен. Это хорошо, что соображать быстро умеет. Теперь посмотрим, как насчет решительности и предприимчивости…

Константинополь

— Не ты, а только я сужу, достоин ли сей офицер награды! Мы отклонили все другие кандидатуры, все! Это наше единодушное решение!

Петр затравленно осмотрелся, лихорадочно подыскивая удобный повод утихомирить разбушевавшегося фельдмаршала. А тот, гневно встряхивая хохолком, чуть ли не совал под нос крепенький кулачок.

— Мне нет различия, кто передо мною — твой сын или выслужившийся солдат! Вся армия говорит о подвиге этих четырех офицеров, называя бой новым Фермопильским…

— Александр Васильевич, мой милый. — Петр решился, шагнул вперед и сграбастал Суворова в объятия, прижал к груди. — Я знаю твою щепетильность, просто посчитал, что не надо Константина крестом награждать. Все же он царский сын…

— А вот тебе, Петр Федорович, — Суворов ужом вывернулся из хватки, в который раз удивив, откуда в тщедушном теле такая сила и ловкость. Хорошо, что кукиша не показал, хотя, видно, хотел, но поправился, — мое слово! Я много служил, и тетушке твоей, государыне Елизавете Петровне, и тебе, государь-батюшка. Я хорошо знаю, что такое доблесть и храбрость! Мне судить о том надлежит! А раз так…

— Хорошо, хорошо. Я согласен! Виноват, прости. — Петр снова обнял фельдмаршала, и преуспел — тот не успел наговорить резкостей и остыл, оттаял, успокоился. Император облегченно вздохнул — фельдмаршал воин прямой, не без колкостей, и отношение у него к георгиевским наградам, как к святыне. Просто так никого не представит, даже царского сына.

«Заслужил, значит, Костик. И за дело! Молоток! Хотя я сам перепугался, да и Суворов вроде как разозлился — недаром в шатре с ним наедине говорил! О чем? И почему у Кости ухо стало багровым?! Но парень заслужил, такой же, как и я, в драке безбашенный и решительный… дурак!»

— Ты уж прости меня, но я подумал, что не дело царскому сыну в бою шпагой махать…