Ведьмина тайна - Дарья Гущина Страница 32

На звонок никто не открыл и из квартиры не донеслось ни звука. Я выдохнула, вернулась и снова позвонила – уже увереннее. Но с тем же результатом. Потоптавшись у двери, подумала, не провести ли среди обитателей подъезда соцопрос, но с сожалением от этой идеи отказалась. Во-первых, вызову подозрения, и ведьма сбежит. Во-вторых, если работает отвод глаз, то толку с опроса никакого не будет.

Разочарованная, я спустилась на первый этаж и вышла из подъезда. Хоть бы одним глазком взглянуть на ведьму да запомнить наверняка… Я не гордая и ожиданием натренированная, могу часами сидеть и караулить человека, лишь бы знать, как он выглядит, чтобы высмотреть и нагрянуть. Да и время есть – дел-то, кроме новых писем, считай, никаких. И, может, странный оберег, позволяющий мне видеть лишнее, и ведьмин отвод глаз одолеет.

Достав телефон и сверившись с часами, я решила подождать и села на скамейку у подъезда, закопавшись в шпаргалки к интервью. Раз с одним делом не получилось – второе стопудово сложится. Этот закон в моих делах работал всегда и ни разу не сбоил. Правда, закралась вредная мысль, что я не ведьму искала, а её дом, но я намеки внутреннего голоса отмела. И тьфу-тьфу-тьфу…

Время, как всегда, промчалось незаметно, и когда я спохватилась, уже пора было бежать к метро. И, быстро убирая в сумку блокноты, я вспомнила, что забыла пообедать. А потом зачем-то вспомнила утреннее происшествие – и аппетит сразу пропал. Пожалуй, эту ночь я проведу в «Чёрном призраке»… Оживленный бар, битком набитый нетрезвым цветом городского общества, – не самое лучшее место для работы, зато там, где много народа, не страшно. А я, кажется, боюсь оставаться одна… да ещё и рядом с зеркалами.

До дома отца Вальпургия – дряхлого одноэтажного шедевра деревянного зодчества с закрытыми ставнями и современным домофоном – я добралась за пять минут до назначенного срока. Оглядевшись, украдкой подтянула бриджи, поправила майку и вытерла платком лицо, шею и руки. Духота – жесть… Ещё семи нет, а из-за стоящих колом мрачных туч и высоких тополей казалось, что уже к ночи.

Рассеянно поглазев на небо и снова погадав, прольётся или нет, я ритуально нащупала в сумке диктофон и блокнот, повторила вопросы и почувствовала себя собранной и сосредоточенной. И сразу же опомнилась – я же не на интервью… не совсем по работе то есть. Достала папку с письмами ведьмы, вспомнила Гульнару и отчего-то заволновалась. Но часы показывали без двух минут семь и…

Когда я набирала номер квартиры на диктофоне, мои пальцы сводило дрожью. Да что ж такое-то, я же в последний раз так волновалась перед встречей лет пять назад… Домофон пиликнул и сразу же замолчал, прерванный снятой трубкой, но вместо стандартного «да?» динамик ответил тишиной. Выжидательной.

– Аноквосагенало, – кашлянув, с выражением и ударениями на второй и последней «о», произнесла я кодовое слово.

Знать не знаю, что это такое, и гугл с яндексом тоже, но звучало музыкально и походило на бессмысленно-антуражную вставку в песню вроде «ла-ла-ла». И я понадеялась, что правильно расставила ударения. И вообще от ударений не зависит, откроется ли дверь.

К счастью, не зависело. Домофон приветливо пискнул, и раздался звук опущенной на рычаг трубки. Я открыла дверь и оказалась в крохотной прихожей. Низкий потолок, пыльный запах старья, проём, завешенный тёмной тканью. Я помедлила, ожидая, позовут или нет, и осторожно заглянула за тканевую «дверь».

Пусто. В единственной огромной комнате – ни души. И, озираясь, я ощутила себя в антикварной лавке. Подавляюще огромные шкафы по стенам, грубые высокие комоды рядами, древняя люстра с настоящими зажжёнными свечами на потолке. И каждая свободная поверхность, включая узкие подоконники и пол, завалена предметами старины – металлической и керамической посудой, статуэтками, толстыми книгами, одеждой… оружием. С изумлением заметив в куче тряпья на ближайшем комоде рукоять не то кинжала, не то сабли, я осторожно двинулась по комнате.

Никакой религиозной символики не наблюдалось – ни распятий, ни икон. Картины, закрытые то полосатыми халатами, то рубахами, то невзрачными тряпицами, стояли, прислонённые к шкафам. Пол устилали обрывки ковров и плетёные круглые половики, а под ними противно скрипели половицы. В углах громоздились составленные пирамидами стулья, и на «вершине» одной я разглядела пузатый самовар. И всё покрывал такой слой пыли, точно хозяин уехал с месяц назад и с тех пор ни разу не заглядывал в своё убежище. И не проветривал.

Однако – свечи горели. И дверь мне открыли. Значит, тут кто-то есть. В полутьме я двигалась медленно, ощупью, пока не нашла грубое, но прочное на вид кресло. Рядом стоял низкий круглый столик, на удивление ничем не заставленный. И, снова оглядевшись, я присела на край кресла и, не удержавшись, чихнула. Пахло не только пылью, но и приторными благовониями… от слова «вонь». Неприятный запах – не щекотал до частых и резких чихов, но раздражал.

Итак, я сидела. Никто не появлялся. Лишь тени от язычков пламени скользили по дверцам шкафов да по потолку. Закрытые ставни, большое помещение, горы барахла, слабый свет, странные запахи… Если отец Вальпургий ставил целью создать для клиента жутковато-мистическую атмосферу, то ему это удалось. Мне было не по себе. Обняв папку с письмами, я напряжённо бдела, присматриваясь и прислушиваясь. Но – никто не появлялся. Вообще.

Я скучала без малого минут двадцать. Сначала побаивалась, но потом опасение сменилось раздражением. Я достала телефон, записную книжку и, подсвечивая страницы, нашла номер отца Вальпургия. Даже три. Все точно рабочие – из последнего объявления. То, что он игнорировал звонки прессы, объяснимо. Но его отсутствие сейчас – нет. Ведь дверь же кто-то открыл.

Первый номер «сказал», что православный колдун недоступен. Второй «подумал» и «предложил» оставить сообщение или перезвонить позднее. А третий отозвался… из шкафа напротив. Я сначала ушам своим не поверила и подскочила нервно, когда из-за дверцы зазвучал, набирая силу и громкость, незнакомый классический марш. А потом уставилась на шкаф в нервном сомнении – то ли драпать, то ли… это замаскированная дверь и…

Всё решил случай. Встав и выбравшись из-за столика, я задела оный, сдвинув влево, и дверь шкафа с неприятным скрипом отъехала в сторону, являя арочный пролёт и коридор, озарённый зажжёнными свечами. И – отца Вальпургия, выпавшего из проёма безвольной куклой, лицом вниз.

Я оказалась с ногами в кресле, едва тучное тело православного колдуна, подняв облако пыли, плюхнулось на пол. Из кармана его чёрного одеяния продолжал торжественно звучать марш, а я никак не могла сообразить положить наконец трубку. Только тупо смотрела на распростёртое тело, судорожно сжимая сотовый и прикрываясь папкой, как щитом, от неведомой напасти.

Телефоны замолчали сами – резко, внезапно, и тишина ударила по ушам, приводя в чувство. Вздрогнув, я очнулась, на автомате спрятала сотовый в карман бриджей, крепче обняла папку, прижала локтем сумку и рискнула перебраться на пол. Неловко, через ручку кресла, чтобы не… не наступить.

Отец Вальпургий лежал, раскинув руки крестом, и не шевелился. Из скрытого коридора тянуло сыростью погреба и приторно-пахучей дрянью. И, обойдя тело, я напомнила себе, что я – дочь врача и умею проверять пульс, накладывать жгуты и делать искусственное дыхание. Случалось, оказывала первую помощь, и не раз, но…