Бремя живых - Василий Звягинцев Страница 32

После полудня 13 июля Петроград был полностью очищен от скверны.

«Надо будет, когда все кончится, приказать полностью отреставрировать „Цесаревич“, ввести его в строй и причислить к Гвардии. В качестве учебного корабля Морского корпуса. Потомству в пример», — мельком подумал Олег Константинович и тут же задвинул эту мысль подальше в запасники памяти. Чтобы не сглазить и чтобы сейчас на лице ничего не отразилось.

Когда машины въехали под арку и остановились во внутреннем дворике, напротив крыльца, по обеим сторонам которого уже стояли офицеры его конвоя, князь посмотрел на часы.

— А что, Владимир Дмитриевич, может, так вот, экспромтом, возьмем и пошлем протокол ко всем чертям? До заседания еще целый день впереди. Посидим, поговорим. Попросту. Как там, в европах, говорят: «встреча без галстуков»? Заодно и водки выпьем. С дороги, по-гвардейски. Вы же, помнится, тоже служили?

Это был светски тонкий ответ на «кажется» по поводу дачи, заодно рассчитанный на возможность подслушивания. Автомобиль-то был чужой, из правительственного гаража, и кто там мог насовать в него микрофоны — не угадаешь. Каверзнев намек князя понял.

— Как же я мог не служить, если иначе нельзя занимать государственных должностей? Правда, не в гвардии, всего лишь в армейской артиллерии.

— Вот и хорошо, Владимир Дмитриевич. Вообразим себя частными лицами. Старыми бойцами на покое. Странно, что раньше не удосужились.

— Дела, ваше высочество, дела. Текучка, как мои чиновники выражаются. Протокол, опять же. Ну так давайте это упущение исправим! Часа на два-три я совершенно свободен. Почему и не посидеть? Заодно и повестку дня согласуем.

— Тогда — прошу. Поручик, — обратился князь к офицеру свиты, присланному сюда еще вчера в качестве квартирьера, — проводите нас. Я понимаю, что многим это может показаться… как бы это сказать… нетривиальным, — продолжал Олег Константинович, — а в чем-то будет и хорошо. Ваши политические противники да и некоторые союзники, мне кажется, сильно будут фраппированы [40]… Как там у нас с вами сложится — не важно, а лишний туз в рукаве вы иметь будете.

Князь знал свои способности к неожиданным для собеседника психологическим эскападам и пользовался ими в самые вроде бы неожиданные моменты.

— Пожалуй, вы правы, ваше высочество, — после едва заметного колебания ответил Каверзнев.

Апартаменты на пятом этаже «Англетера» были подготовлены для князя в соответствии с уставными требованиями безопасности, но прежде всего — его личными вкусами.

Разумеется, туда вел отдельный лифт, медленный, стилизованный под механизм еще XIX века, дверь которого открывалась прямо в комнату охраны.

— Извините, Владимир Дмитриевич, я покину вас буквально на пару минут, — князь свернул в коридорчик, ведущий в личные покои, а один из его адъютантов тут же указал премьеру на глубокое кресло в просторном эркере, прямо под которым скакал на лихом коне государь император, очевидно, спеша вовремя попасть на Сенатскую площадь.

Рядом с креслом — журнальный столик карельской березы, на нем пепельница и сигарный ящик, под глухой верхней крышкой которого имелась еще одна, прозрачная, ниже — шесть отделений для разных сортов и еще циферблаты термометра и гигрометра. Чтобы, значит, потребитель не сомневался, что все кондиции выдержаны.

Каверзнев про себя выругался. Само собой, средства и ему позволяли такое-всякое. А вот и в голову не приходило тратить деньги подобным образом. И счел он, вопреки намерениям хозяина, такую демонстрацию снобизма не знаком уважения, а, напротив, как бы намеком на разделяющую их социальную грань.

Увы, науки семантика [41]и семиотика [42]вообще не относятся к числу распространенных в обществе, а уж разработкой их взаимовлияния и взаимопроникновения вообще занимаются считаные единицы узких специалистов. Вот и здесь получилось такое недоразумение.

Сигару Каверзнев все же взял, наугад, какая подвернулась, излишне резко щелкнул гильотинкой, вместо того чтобы насладиться ею, удобно угнездившись в кресле, вышел на лоджию, где принялся ее курить, будто какую-то пятикопеечную папиросу.

В это же время гостиничные официанты во фраках, до того обученные и опытные, что могли с равной сноровкой обслуживать «ин леге артис» [43]сибирского золотопромышленника-старообрядца, африканского принца или собственного премьер-министра вкупе с Местоблюстителем, накрыли стол для завтрака на двоих и исчезли, будто тут их никогда и не было.

Оставаясь при этом настолько рядом, что и оброненная невзначай вилка не успела бы до полу долететь.

Вообще-то господин Каверзнев был человек до чрезвычайности умный, хваткий и проницательный. Иначе каким же образом мог бы он сколько уж лет занимать свой пост, на котором практически ежедневно приходилось лавировать и маневрировать между членами кабинета министров, Государственной думой, в которой большинство почти постоянно принадлежало его противникам, и многочисленной и агрессивной «внесистемной оппозицией».

Кроме того, он лично руководил деятельностью министерства иностранных дел, а также успешно (как ему казалось) удерживал в предписанных Конституцией рамках того самого Местоблюстителя, с которым сейчас придется говорить.

Сам по себе такой разговор должен был состояться, рано или поздно. Прежде чем заговорят пушки.

До этого они играли, как шахматисты по переписке, не видя глаз друг друга, и от хода до хода проходило много времени, что позволяло обдумать позицию, посоветоваться с секундантами, полистать соответствующую литературу. Какое-то время это было допустимо и даже удобно. Но последние месяцы и дни события в стране и в мире словно понеслись вскачь, цейтнот приближался с пугающей скоростью, и выбора не было. Либо встретиться и расставить все по своим местам, либо… Додумывать до конца не хотелось, а надо.

Либо все случится само собой. Как в 1914 году.

Премьер, как ни удивительно совпадение, тоже не раз и не два за последнее время обращался к событиям того рокового года и думал: «А вот если бы монархи и главы правительств демократических держав нашли в себе силы и до объявления войны встретились хоть на полдня на нейтральной территории для личной беседы? Поговорили, поторговались, высказали взаимные претензии, да просто соотношение сил и последствия прикинули… Как бы сейчас выглядел мир?

А вдруг сегодня та же самая ситуация и от результатов их с князем завтрака зависит не меньше? Господи, вразуми, дай сил…» — прошептал почти неверующий Каверзнев. И неожиданно для себя перекрестился. Некое чувство, на грани интуиции и суеверного страха, подсказывало, что разгорающийся за окнами день может стать воистину судьбоносным.